ГЛАВА 24. Не приезжайте на Восток осенью.
«Ищите Ледогорова в Афганистане».
Письмо для Брежнева. Смена команды.
Октябрь 1979 года. ТуркВО.
Никогда не приезжайте на Восток осенью, когда начинает растворяться по ночам летняя жара. Когда базары - о-о, что это за дивное богатство и изобилие, восточные базары! - когда базары заполнены товаром, как янтарный гранат зёрнышками. Когда запахи медовости, сытности становятся воздухом. Когда голубые купола минаретов, мечетей, кафе и ресторанов сливаются с небом. Когда цветы стоят дешевле воды, а в фонтанах купаются дети. Когда блаженство всё - и тень, и солнце, и стакан морса, и чашка плова прямо на улице из котла. А откуда-то вьётся, тянется тонкой золотой нитью голос певицы. И цветасто всё, улыбчиво, красиво...
Ох, не приезжайте на Восток этой порой, если не хотите раз и навсегда влюбиться в него.
Лена тоже ошалела от обрушившейся на неё диковинности, непохожести Ташкента на всё, что она видела раньше в своей жизни. Хотя, если разобраться, что она видела - два раза Москву в детстве, да и то по больницам. Как-то таскала с колхозного поля бураки и надорвалась. Позже услышала, как говорил врач матери: операции не требуется, но не сможет ваша девочка иметь детей. Застыдилась тогда: она только в шестом классе, а уже про её детей говорят. И радость заодно: не надо ложиться на операцию.
Да только классы, школа пролетели, а болезнь осталась. И кого винить - мать, что ли? Так она ради неё и старалась с этими бураками: телёнка специально не сдавала, держала дольше, чтобы потянул не по тощаку, чтобы на вырученные деньги купить ей наконец пальто к зиме. А то ведь в фуфайке до шестого класса и проходила, а всё же девочка, хотелось и принарядиться.
Поплакать бы сейчас над тем пальтишком, да износила до подкладки. А когда выросла, хоть и не хуже других была, а чуралась ребят, жила дичком - помнила о своём несчастье. Вот тут-то оно горем и обернулось, когда всё осозналось.
И вдруг - весна, приезд Бори, лес, его рука в темноте... И всё! Пропасть. И летит она в эту пропасть уже почти полтора года. И шепчет только имя старшего лейтенанта, и ложится спать с именем этим, и встаёт с ним. Сумасшествие какое-то. То томительно-сладостное, то до боли печальное. Бо-ря!
Замерла, увидев в толпе военную фуражку: а может, повезёт и встретит Бориса прямо здесь, в Ташкенте? Вдруг приехал в командировку, ведь может же быть такое?..
- Куда едем, девушка? - подошёл, перебирая ключами, как четками, молодой парень.
- Мне лететь.
Лететь, лететь. Лететь дальше. Добраться до Бориса. Увидеть его. Пусть поругает, прогонит, усмехнётся, но - увидеть. Она не сможет вот так сразу, как, видимо, он, забыть обо всём. Отрезать прошлое. У неё один раз в жизни была та ромашковая поляна. И может быть, больше никогда не случиться. По крайней мере, она не хочет. Или Борис - или никто.
- Куда едем? - подошёл ещё один водитель.
- Мне лететь, - повторила и ему Лена. Взяла чемоданчик. Где-то рядом с центральным аэропортом, сказали, есть местный, а уж от него, до Бориса, час лёта.
...А вообще-то таким, как Лена, у которых один Борис на уме, можно приезжать на Восток и осенью. Дальняя и необычная сторона - настолько дальняя и необычная, что кажется заграницей, оглушила Лену, но заинтересовала лишь настолько, что где-то здесь в этой необычности, служит и живёт Борис. Как они встретятся? Что он скажет? Как посмотрит? Нужно только добраться до него к вечеру: хоть и красиво здесь, но ночью и красота страшна.
Побегала по дежурным, регистрациям - успела. Солнце ещё стояло над горами, а она опять где с расспросами, где по наитию, но нашла сначала забор из пыльных плит, а потом вышла и к солдатским воротам. Помялась, собираясь с духом и надеясь, что кто-нибудь выйдет из будки дежурного и избавит её от нерешительности. Но никто не выходил, мелкая дрожь не исчезла, и тогда она сама стала подниматься по ступенькам. Ужас: дома, издали, всё казалось намного проще. Представлялось, что, как только она подойдёт к воротам части, Борис сам выйдет навстречу, и они... они... Впрочем, это уже неважно, главное было решиться на поездку и доехать, отыскать в далёкой Средней Азии место, где живёт и служит Борис. Глядела на карту - и обмирала. Мыслимо ли для неё такое - лететь к чёрту на кулички. Лучше ещё десяток мин обезвредить, перелопатить гору земли, но там Борис, который столько времени молчит...
Вышел бы он сейчас. Полтора года она думала о встрече и каждый раз представляла, как выходит Борис. Другого не смогла придумать. А может, и не хотела. Вышел бы...
Вместо Бориса появился солдат с красной повязкой на рукаве. Он оглядел её, чемоданчик, и поняв, что это к ним в часть, спросил:
- Вы к кому?
- Мне... здравствуйте. Мне Ледогорова.
- Из какого взвода?
Взвода? Откуда она знает. Хотя нет, как же она забыла, он ведь командир сапёрного взвода.
- Из сапёрного, - радостно сообщила она.
- Сапёрного? У нас таких взводов нет.
Как нет? Может, она просто не туда попала, может, здесь есть и другая часть?
Торопливо, боясь, что дежурный уйдёт, достала кошелёк, отыскала среди денег листок с адресом. Солдат взял бумажку, прочёл, свёл брови, что-то соображая.
- Часть наша, но Ледогорова у нас нет, это точно.
- Ну как же нет! А где он?
- Подождите, вон Оксана Сергеевна идёт, она у нас всех знает. Оксана Сергеевна! - Поднял дежурный бумажку навстречу идущей по тротуару девушке в красном сарафане. - Оксана Сергеевна! Помогите. Вот, адрес наш, а солдата с такой фамилией вроде и не слышал - Ледогоров.
Сарафан, только что стремительно приближавшийся к КПП, замер: девушка остановилась, впилась своими огромными глазищами в Лену, и та поняла: эта Оксана Сергеевна знает Бориса. Но почему так резко остановилась? Почему молчит? Почему так смотрит? Оценивает? Сравнивает? С кем? Уж не собой ли, такой ногастой и лупастой? А вдруг и правда?
- А вы?.. - наконец проговорила Оксана. - Вы кто ему... Борису?
Какое её дело? В гости приехала. Родственница.
- В гости... - ответила тем не менее почему-то сдавленно. Оксана опять придирчиво осмотрела её, чемодан и сумочку. А Лена рассматривала её. Какое это, наверное, счастье, удача для девушки, когда у неё есть на лице какая-нибудь родинка, небольшой шрамик или что-то такое, чего нет у других, - это привораживает, притягивает. А когда к тому же есть такие глаза и такие ноги, как у Оксаны, то не нужно даже и родинок... И всё это, конечно, видел и не мог не оценить Борис...
Ледогоров здесь уже не служит, - дошёл до Лены голос сарафанной дамы. Сам сарафан тоже приблизился, и Лена разглядела, что глаза у Оксаны хоть и огромные, но какие-то холодные, зелёные. Такие глаза разве смогут разглядеть Бориса? Сам-то хоть он их рассмотрел?
- Он здесь уже давно не служит, - вновь повторила для неё Оксана.
- А где... он служит?
Спрашивать не хотелось, вернее, не хотелось спрашивать именно у Оксаны, но солнце уже садилось, солдат ничего не знает, и эта красивая и холодная девушка - последняя ниточка, которая может привести её к Борису. Сказка про злую волшебницу...
Оксана почему-то оглянулась, посмотрела на тёмно-синие похожие на грозовые облака горы на горизонте.
- Он далеко.
- Где?
- Там, - после некоторой паузы кивнула Оксана на горы-тучи.
А что там?
- А как... доехать до него?
Неприятно, ужас как неприятно вымаливать у этого красного, а теперь уже позеленевшего от глаз сарафана какие-то новости для себя. Но что поделаешь...
- Понимаете, к нему нельзя доехать, - Оксана, оказывается, всё это время тоже смотрела на горы. - Вася, - вдруг обратилась она к стоящему рядом дежурному, - иди неси службу. - Убедившись, что дверь за ним закрылась, перевела взгляд на Лену. - Он... он за границей. Это всё, что я могу вам сказать. Так что не ищите его, а езжайте домой.
За теми горами - граница? И Боря там? А какая страна? Какие у нас на карте внизу страны? Господи, вся география вылетела из головы. Китай, Монголия, Индия, Турция... Что-то ещё мелкое...
- А... адрес? У вас есть его адрес?
Господи, лишь бы не было. Пусть она не узнает, где Борис, но лишь бы он никому не писал.
- Дело в том, что адрес у него наш, советский, - медленно, останавливаясь после каждого слова, словно всё ещё раздумывая, говорить или нет, тем не менее сказала Оксана. - Письма уже потом переправляют к ним туда. Вы меня понимаете?
"Значит, они всё-таки переписываются, - думала Лена своё. - Ей - ни строчки, а этой лупастой-ногастой..."
- А что же вы здесь, если он - там? - закончила своё унижение презрительным вопросом Лена. У Оксаны от удивления раскрылся рот, - оказывается, он и в самом деле открывается от удивления, это не только так в книгах пишут, - веки виновато, безответно заморгали, и Лена, подумав: "Вот так и ходи", взяла чемоданчик и пошла от КПП.
НЕОБХОДИМОЕ ПОСЛЕСЛОВИЕ: На следующее утро в отделение милиции Ташкентского аэропорта милиционер привёл девушку.
- Заграницей интересуется, товарищ капитан, - тихо доложил он дежурному. - Афганистаном. Твердит, что какой-то старший лейтенант у неё там служит.
- В Афганистане?
- Так точно.
- А она... не того? - капитан хотел повертеть у виска, но, увидев, что задержанная наблюдает за ним издали, лишь поправил фуражку. Но милиционер понял.
- Вроде нет. Вот документы.
Документы оказались в порядке, рассказ Желтиковой Елены Викторовны вроде правдоподобный, кроме, конечно, нелепости про службу старшего лейтенанта в Афганистане.
- А может, где при посольстве? Или советником? - попытался прояснить капитан у девушки. Но для неё эти слова настолько были далеки и непонятны, что дежурный оставил свои предположения при себе. Куда-то позвонил, перезвонил, сам дождался звонка и порекомендовал в конечном итоге девушке поехать в Министерство геологии Узбекистана: вроде бы там оформляется большая группа для работы в Афганистане. - Попадёте туда - тогда и ищите своего старшего лейтенанта.
25 октября 1979 года. Кабул.
Два раза в год, весной и осенью, в Министерстве обороны СССР подводят итоги боевой учёбы. Со всех округов, флотов, групп войск в Москву съезжаются командиры, политработники, здесь каждому по заслугам и воздаётся.
В эту осень на подведение итогов впервые вызвали и "афганцев" - Горелова и Заплатина. Вызвали срочно - указание пришло вечером, а в Москву предписывалось явиться уже на следующий день. То ли Устинов долго раздумывал, то ли сам в последний момент получил команду представить советников, но в итоге Горелов вынужден был в 23 часа докладывать Амину о своём убытии.
Амин, уставившись в одну точку, молча выслушал доклад главного военного советника. Можно было подумать, что он вообще не понял, о чём идёт речь. Настолько отвлечённым казался его взгляд. Горелов же, замолчав, посмотрел на часы - скоро полночь, а надо ещё собираться, сделать хоть какие-то наброски, если вдруг предложат выступать. А Амин всё сидел, смотрел и думал. Наконец поднял свою большую голову:
- Можно попросить вас об одном одолжении?
- Конечно, - удивился Лев Николаевич. Амин - и что-то просит?
- Я попрошу вас передать личное письмо Леониду Ильичу Брежневу, - медленно, словно ещё раздумывая, говорить Горелову это или нет, и вообще, решиться на это самому или не стоит, начал Амин. - Я давно прошу о встрече с ним. Но, видимо, мои письма и просьбы до него по моим каналам не доходят.
- Хорошо, товарищ Амин, я выполню вашу просьбу, - ответил Горелов, хотя не был уверен, правильно ли поступает. Впрочем, это личная просьба Амина, он просто доложит о ней послу и Иванову, пусть уже они делают выводы.
Неприятно попадать в жернова непонятных историй. Рядом что-то крутится, вертится, а куда, зачем? Шестерёнки вон тоже вращаются в разные стороны, а тем не менее концентрируют силу ради чего-то одного, размышлял Горелов, возвращаясь от Амина. А какой вал, какой пласт придёт в движение после получения письма? Может, Пузанов сумеет проанализировать это хотя бы в силу своей большой информированности? Хотя Амин как раз и дал понять, что именно дипломатическим каналам он не доверяет. Что же, промолчать, сделать вид, что разговора о письме не было? По-мужски, по-джентльменски, в конечном итоге так и надо сделать. Но когда дело касается двух стран, это джентльменство может вылезти ещё неизвестно, каким боком. К тому же здесь он представляет интересы своей страны, а за неё решать поручено здесь только одному человеку - послу.
- Александр Михайлович? Извините, если разбудил, это Горелов. Час назад я докладывал Амину о своём отъезде, и тот попросил меня передать его личное послание Брежневу.
- Где письмо?
- Пока нет, сказали, отдадут после.
- Доложите Иванову.
Иванов, Иванов... На этой фамилии, видно, не только Россия держится, но уже и Афганистан...
- Где письмо? - повторил после даже в интонации - немного растерянной, обеспокоенной - представитель КГБ.
- Вручат позже. Когда - не знаю.
НЕОБХОДИМОЕ ПОСЛЕСЛОВИЕ: Письмо передаст Экбаль. Дождавшись, когда Горелов и Заплатин поднимутся на трап самолёта, он догонит их и подаст конверт Заплатину.
- Василий Петрович, прочтите, кому это, - попросил он.
- "Лично Леониду Ильичу Брежневу от Хафизуллы Амина". Понял, - ответит он, зная от Горелова о просьбе. - А печатей-то сколько наставили!..
Экбаль ничего не ответит, сбежит по трапу. За Гореловым и Заплатиным закроется дверь самолёта.
По прибытии в Москву Горелов будет вызван на доклад к Огаркову, и Лев Николаевич передаст письмо начальнику Генерального штаба. Амину так и доложит при возвращении:
- Товарищ Амин, я далёк от Леонида Ильича, но письмо передал лично начальнику Генерального штаба маршалу Огаркову.
Амин кивнёт, хотя и не станет скрывать неудовольствия такой цепочкой.
Начало ноября 1979 года. Москва - Казань - Чита.
Письмо Брежневу состояло всего из двух пунктов. Амин просил встречи с ним в любое время и в любом месте, и вторая настоятельная просьба - заменить посла, прислать к нему человека, который бы не был связан ни с даудовским режимом, ни с Тараки, ни с КГБ, ни с МВД.
Первую просьбу Брежнев отмёл сразу: ждать искренности от человека, убившего своего учителя, пустившего под расстрел собственную партию в угоду личных амбиций, не приходилось. Просто же смотреть, как он будет выкручиваться, оправдываться, а в конце концов просить всё, что только можно, - самолёты, бензин, кровати, подушки, гвозди? Нет уж, пусть знает своё место. Пусть чувствует, что прощения за Тараки нет и не будет.
Другое дело - знать каждый шаг Амина. Пока он не доверяет никому из советников, кто работал рядом с Даудом и Тараки. Да и какое может быть доверие и какая может быть информация у того же Пузанова, если Амин на пресс-конференции на весь мир заявил, что считает советского посла причастным к перестрелке с Тараки во Дворце 14 сентября! Конечно, работы здесь никакой не будет, посла надо менять. А заодно и главного военного советника, в этой области Амин должен быть хотя бы предсказуем. Так что замена посла и советника сразу поможет убить двух зайцев - и на письмо вроде бы отреагировать, и своё дело сделать.
- Да, нам надо быстрее определяться с Амином, - прочитав послание, произнёс и Громыко. - А чтобы люди быстрее вошли в курс дела, видимо, нужно подыскать мусульман, знающих традиции, обычаи, нравы Востока. Это значительно сократит для них время вхождения в обстановку.
МИД, с одной стороны, и Генеральный штаб - с другой открыли свои картотеки. Вскоре мидовцами был назван свой кандидат - первый секретарь Татарского обкома партии Табеев Фикрет Ахмеджанович. На дипломатической службе никогда не был, но опыт в этой области немалый - много лет подряд возглавлял все наши дружественные делегации, отправляемые в страны Азии и Африки.
Суслов, ознакомившись с личным делом первого секретаря, позвонил в Казань. И уже на следующий день Табеев получал в неприметной на первый взгляд пристройке рядом со Спасскими воротами пропуск в Кремль.
- Обстановка в Афганистане сложная. Фикрет Ахмеджанович, - покашливая, говорил Суслов. - Именно поэтому выбор пал на вас. К тому же вы не просто видный партийный работник, хорошо знающий тот регион, но и человек, до этого никак не связанный с КГБ и МВД.
Увидев удивлённый взгляд Табеева, покачал головой: да-да, именно так. Но пояснить не успел: вошла с подносом, накрытым салфеткой, девушка, поставила его на журнальный столик. Суслов пригласил будущего посла в кресло, первым опустил в стакан с чаем кружок лимона.- Да, Амин просит к себе именно такого посла. Если боитесь... - здесь Табеев усмехнулся, и Суслов поправился: - Если есть какая-то причина не ехать, то будем считать, что разговора этого не было, мы вас поймём.
- Я согласен, Михаил Андреевич.
- Хорошо. После обеда зайдём к Леониду Ильичу.
Брежнев был ещё короче:
- Молодец, что согласился. Мы на это и рассчитывали. Андрей Андреевич только что сообщил, что они связались с Амином и он доволен вашей кандидатурой. Желаю удачи.
У военных тоже особых проблем не возникло. Советником в Монголию как раз собирался ехать генерал-полковник Магометов Солтан Кеккезович, карачаевец, первый заместитель командующего Забайкальским военным округом. И если Табееву Брежнев дал неделю на сборы, то министр обороны Магометову на всё про всё, как лейтенанту, два дня. Утром Солтан Кеккезович улетел по вызову в Москву, а в обед к его жене приехал командующий войсками округа генерал-полковник Салманов.
- Александра Ивановна, у меня к вам разговор.
Та, нащупав кресло, села. Никто, наверное, не шёл так трудно в Вооружённых Силах к званию генерал-полковника, как её Солтан. В сорок четвёртом, когда Сталин выслал карачаевский народ в казахские степи, Магометова спасло лишь то, что был на фронте. И даже когда пришло на все фронты указание срочно отозвать карачаевцев, комполка отправил своего начальника разведки капитана Магометова в такой глубокий рейд по тылам противника, что тот вернулся в полк только где-то через месяц, когда страсти вокруг отзыва карачаевцев приутихли, а большие чины из особых отделов отъехали подальше от пуль.
После войны, в первый же отпуск, поехал майор Магометов к себе в Карачаевск. В комендатуре, куда зашёл отметить документы, фронтовик-капитан затолкал его к себе в кабинет, продержал до вечера:
- Вот что, майор, я тебя не видел и ты здесь не был. Иди, и лучше по тропам, и не возвращайся больше сюда. Мне приказано задерживать и отправлять в комендатуру всех возвращающихся карачаевцев.
Через год, в следующий отпуск, поехал в Казахстан. Ходил от селения к селению, от шатра к шатру - искал родственников. Содрогался: как только смог его теплолюбивый, привыкший к горам народ выжить в степных холодах? А входить в спецпоселения можно лишь по особым пропускам, а заговаривать с выселенцами только в присутствии оперуполномоченных... Спасло лишь то, что имел полную грудь орденов и нашивок за ранения. Нашёл-таки мать и родственников, сумел даже поселить их в одном месте. Зато по службе - затор. Дважды подавал документы в Бронетанковую академию, но сначала придрались к оформлению документов, на второй год уже более существенная зацепка появилась - нет аттестата за военное училище. Разозлился - экстерном сдал экзамены в Ленинграде. Приняли - со скрипом, но приняли. Но злость, видимо, не остыла, потому что за год академии сдал экзамены сразу за три курса.
Короче, было чего испугаться Александре Ивановне. И хотя на дворе стоял конец 79-го, но этот срочный и непонятный вызов в Москву, приезд самого Салманова...
- Да не беспокойтесь вы, Александра Ивановна, - чувствуя, что испугал жену своего заместителя, но не поняв чем, попросил командующий. - Просто ваш муж получил назначение ехать главным военным советником в Афганистан. Он вернётся сегодня вечером, но завтра утром вы должны уже убыть.
- Как... утром? - Александра Ивановна оглядела только что полученную квартиру, расставленную мебель. А книги? Книг-то сколько, на одну их упаковку три вечера надо.
Салманов вздохнул.
- Ничего не поделаешь, Александра Ивановна. Я дам команду, чтобы прислали роту солдат, они помогут сколотить ящики, всё упаковать.
Солтан Кеккезович прилетел в самом деле под вечер. Ночь сдавал должность - сейфы, планы, карты, документы, а в шесть утра устроил прощальный ужин-завтрак.
- Я не могу лететь, у меня температура поднялась от всего этого, - подошла к командующему Александра Ивановна. - Пусть Солтан летит, я потом, когда поправлюсь.
- Вы должны лететь вместе, Александра Ивановна. Извините, но я должен посадить вас в самолёт.
- Я правда не могу. У меня тридцать девять с половиной температура.
- Александра Ивановна, сейчас. Это решение ЦК.
Так вот отбирались в Афганистан те, на кого потом ляжет вся ответственность за приём и размещение ограниченного контингента. Ходит у военных байка про Сталина на эту тему. "Вроде бы подивилась однажды Фурцева, почему это военные денег получают больше, чем инженеры. Сталин попыхтел трубкой, потом велел привести ему с улицы первых попавшихся инженера и офицера.
Приводят инженера.
- Мы решили, дорогой товарищ, послать вас на работу в Сибирь, - говорит ему Сталин. - Сколько вам потребуется времени на сборы?
Инженер ни жив ни мёртв, но глазами повёл, всех осмотрел, сориентировался:
- Два дня на сдачу дел, день-два на сборы и сдачу квартиры. За пять дней управлюсь, товарищ Сталин.
Приводят военного.
- Мы решили, дорогой товарищ капитан, послать вас служить в Сибирь. Сколько вам потребуется времени на сборы, - повторяет свой вопрос Сталин.
- А сколько времени до отлёта самолёта, товарищ Сталин? - спросил капитан.
Сталин повернулся к Фурцевой, поднял зажатую в кулаке трубку:
- Вот за что, товарищ Фурцева, мы и платим военным деньги".
Было, не было такое, скорее всего, конечно, не было, но смысл улавливаем. И потому сидела, разметавшись от жара, в кресле самолёта жена нового главного военного советника, рядом жались притихшие от нового поворота в жизни дети - Лиля и Роман. И один Солтан Кеккезович проходил все девять тысяч километров от Читы до Москвы по самолёту. Думал, размышлял. Про мусулманство его никто во время бесед в Москве не заострял внимания, а вот сирийским опытом его советнической работы интересовались впрямую. Хотя нет, это Огарков и Устинов расспашивали его о Сирии. Андропов же, оказавшийся прекрасным знатоком Кавказа, спрашивал о традициях горцев, сыпал именами восточных поэтов и воинов, легко называл даты и события. Об этой встрече у Магометова осталось самое светлое впечатление - он почувствовал, что есть в Политбюро человек, прекрасно знающий Восток. Значит, неразумностей из Москвы ждать не придётся. Это отправляясь в Сирию, получил традиционный для всех совет:
- На месте во всём разберётесь.
Разбираться заставила жизнь. Тогда, в конце шестидесятых, министром обороны Сирии был нынешний глава правительства Хафес Асад, к нему и направили Солтана Кеккезовича. Однако Магометов, чуть-чуть войдя в обстановку, занялся не общими, глобальными для сирийской армии вопросами, а... одной-единственной зенитной батареей, находившейся на Голанских высотах.
- Нам нужен хоть небольшой, но успех. Надо воодушевить армию, показать, что она способна бороться с израильтянами, - доказывал Магометов офицерам-сирийцам.
С секундомером, картой и курвиметром прожил на батарее несколько дней. Сделал расчёты - а математик он был прекрасный, - вычислил, что израильские самолёты тратят на взлёт,, подлёт и бомбёжку сирийской территории пятнадцать минут, зенитчики же полностью готовы к стрельбе через двадцать. "Стрельба вслед самолётному гулу", - чертыхался Магометов. Посоветовал в конце концов чуть оттянуться с прежних позиций, выиграл три минуты, лично тренировал расчёт по нормативу - ещё две. И вскоре первый израильский бомбардировщик получил порцию свинца в своё брюхо. Этот день стал праздником для всей страны: все поверили, что бороться с захватчиками можно.
"В Афганистане, конечно, посложнее будет служить, чем в Монголии, но всё равно в любом случае это не Сирия", - пришёл к выводу Солтан Кеккезович.
- Пап, а ведь в Афганистане самые лучшие в мире борзые, - подал голос Роман.
Да, собаки - это его слабость. Что ж, если повезёт заиметь чистокровную афганскую борзую - это компенсирует исчезнувший "монгольский" вариант службы.
Документ (из секретной переписки американских внешнеполитических ведомств по Афганистану).
№ 5278.
Класс сообщения - секретно. Не подлежит передаче иностранцам-союзникам.
Страна: Афганистан, СССР.
Тема: Увеличение советского военного присутствия в Кабуле.
Дата информации - сентябрь-октябрь 1979 г.
Источник: афганский госслужащий среднего уровня. Источник новый и непроверенный.
5. Наблюдается значительное увеличение числа молодых советских людей в микрорайоне. 27, 28, 29 и 30 октября между 16.00 и 17.00 большое количество молодых русских собралось на 3 спортплощадках блока № 5 микрорайона, где шла игра в волейбол. Было насчитано около 300 советских (Комментарий источника. До августа 1979 года была только 1 волейбольная площадка). Советские, многие из которых были одеты в афганскую рабочую форму, были в возрасте 21 - 22 года. Все они имели очень короткие "военные" причёски. Этих русских очень легко отличить от советников. Советники старше возрастом, обычно одеты в гражданское платье, имеют более длинные волосы, ходят в сопровождении жён и детей... 29 и 30 октября наблюдалось три афганских автобуса советского производства, отвозивших советских детей в школу. Автобусы были полностью заполнены, во всех трёх было приблизительно 100 детей (Комментарий источника. Советы не пытаются скрывать своё растущее присутствие в микрорайоне. Они словно говорят: "Мы здесь, чтобы остаться. Привыкайте к нам".)
7. Место подготовки информации: Афганистан, Кабул, 30 сентября 1979 г.
8. Место исполнения: посольство и военный атташат в Кабуле. Направить в Лондон, Исламабад, Дели, Карачи, Тегеран, Джидду.