Водитель чуть притормозил за воротами, и Брежнев, зная, что он смотрит за ним в зеркало, кивнул: выйду. Когда-то здесь останавливались без напоминаний, зная привычку хозяина дачи № 6 пройти оставшиеся до дома двести метров пешком. Теперь же всё диктуют годы и здоровье, а в дождь и ветер водитель даже не смотрит и в зеркальце, везёт к самому подъезду.
Сегодня Брежнев решил пройтись: погода стояла тихая, а известия из Афганистана пришли удручающие. Принёс их Юра Андропов:
- Леонид Ильич, Тараки убит.
Брежневу вспомнилось, как он вздрогнул, и его вновь передёрнуло, как от озноба. Он не хотел признаваться даже самому себе, что ждал этого известия. Ждал, потому что иного выхода в той ситуации, что возникла в Кабуле, просто не было: или Тараки убирает Амина, или... или наоборот. Амин оказался хитрее, он сумел подкупить в охране Нура человека и знал каждый шаг своего... учителя, превратившегося во врага. Да, спасение для Тараки не было. О спасении надо было думать заранее. Вернее, о том, чтобы не допустить сегодняшнего.
- Ну, а что же вы? - Он с отчаянием посмотрел на Андропова. 12 сентября, какой-то месяц назад, тот, как всегда, немногословно, а оттого, может, и убедительно дал понять, что пока Нур Мухаммед Тараки будет лететь из Москвы в Кабул, в афганской столице, по данным КГБ, должны произойти события, в результате которых Амин будет убран. Что случится, как это произойдёт, руководители двух стран не стали интересоваться, в таких делах лучше вообще ничего не знать, но убеждённость Андропова о таком раскладе событий была столь велика, что Брежнев и Тараки пошли и на другой - это сейчас ясно, что роковой, - шаг: решили не посылать в Кабул "мусульманский" батальон, специально подготовленный из таджиков и узбеков для личной охраны афганского руководителя и уже готовый вылететь вместе с ним из Ташкента. Наивные, они подумали, если не будет Амина, то от кого защищать? Амин плетёт интриги, рвётся к власти. Главное - нейтрализовать его, остальное - мелочи. Нейтрализовали: Амин поехал на аэродром встречать Тараки другой дорогой, благополучно миновав устроенную ему засаду. И можно представить, что испытал Тараки, увидев на кабульском аэродроме среди встречавших своего врага. Живым и невредимым. Усмехающимся. Неужели Нур подумал, что всё, происходившее в Москве, предательство? Павловскому, главнокомандующему Сухопутными войсками и находившемуся в это время в Кабуле с визитом, дали указание сделать всё, чтобы примирить их. Что из этого вышло, уже известно: порученец Тараки открыл огонь по Амину. Знал ли об этом Тараки? Или порученец действовал от других сил? О, власть на Востоке! Была ли она когда-нибудь без крови?!
- Когда... убили? - спросил, немного придя в себя, Брежнев.
- Ещё два дня назад.
- Как два? Посол только вчера, при тебе, звонил оттуда и говорил, что Амин положительно отнёсся к нашей просьбе сохранить ему жизнь. Даже, по-моему, сказал, что они питаются из одной кухни. Да, я не забыл, это говорилось о Тараки.
- Мы просили уже за мёртвого.
- За мёртвого? И Амин вот так... с нами?
Брежнев встал, начал прохаживаться вдоль стола. Он и сам не заметил, как появилась у него эта сталинская привычка - ходить вдоль стола. А скорее всего, он и не ведал, что повторяет кого-то.
- Как его... убили?
- Задушили. Подушкой. Офицеры из его же охраны.
Охрана! Как же легкомысленно они оставили в Ташкенте батальон. Если бы он полетел...
- Ты говорил, что наши десантники, ну, те, которые уже в Афганистане, готовы были вылететь в Кабул на его освобождение. Что же они не взлетели?
- Батальон уже сидел в самолётах, Леонид Ильич. Но... но ни один из них не взлетел бы. Зенитчикам, которые стоят на охране аэродрома Баграма, был отдан в тот день приказ расстреливать любой самолёт, взлетает он или приземляется. Мы еле успели дать отбой, предотвратить...
- Чем же тогда там занимаются наши военные советники? За что получают деньги? Кто там старший?
- Генерал-лейтенант Горелов.
- Горелов? Это тот, что ли, которому мы звание присваивали на ступень выше положенного?
- Он. Но ведь Дауд лично просил за него, ещё до революции.
- Дауд, Дауд... А сейчас Амин. Он давно там?
- Горелов? Три с половиной года.
- И за это время не заиметь влияния среди каких-то зенитчиков?
Горелову особо не доверяли ни Тараки, ни Амин. И именно за то, что тот был советником при Дауде.
- Значит, менять надо было.
Андропов хотел что-то объяснить, но сдержался. "А что скажешь, если проморгали", - в который раз за сегодняшний день подумал Брежнев, медленно шагая дорожкой парка.
Злиться не хотелось, вернее, нельзя было: врачи всё настойчивее просят не волноваться, перед ужином обязательно дают выпить какую-нибудь гадость под предлогом снотворного или успокоительного. Но только будешь ли спокойным, когда такое твориться? Тараки... Нур Мухаммед Тараки. Кажется, они глянулись друг другу. По крайней мере, хотелось верить, что афганский руководитель не лукавил, когда для рукопожатия протягивал обе руки, когда постоянно прикладывал ладонь к сердцу, выказывая своё восхищение и уважение и Советским Союзом, и лично Леонидом Ильичём. Давно не чувствовал Брежнев такого искреннего и откровенного уважения к себе. Он видел и повстречал за свой век немало и льстивых угодников, и откровенных подхалимов, и тех, кто улыбался, а сам готов был вцепиться в горло. О-о, он их видел насквозь, но вынужден был тоже улыбаться и делать вид, что ничего не понимает: так добьёшься большего. И в итоге получите чуть ли не двадцать лет правления. И не самого худшего, если посмотреть на историю страны. А сколько можно было сделать - найдись среди руководителей других стран истинные друзья, в которых бы верил, как в себя. Нету их. Хотя нет! Гусаку можно доверять. Их сблизил Крым и известие о гибели Веры Карловны, второй жены Густава. Узнав о катастрофе вертолёта, в котором она летела, он возвонил в Прагу, говорил Густаву что-то долгое, утешительное. Гусак вообще может удивительно слушать, несмотря на то что сам молчаливый. Да, с ним можно и в домино поиграть, и о Чаушеску откровенно поговорить.
И вдруг ещё и Тараки - такой же искренний, открытый. И сразу забылось, что про него докладывали: якобы и тщеславен безмерно, вплоть до того, что пишет о себе революционные пьесы и сам же играет главную роль в них, и что заказывает себе обеды из 28 блюд, и что в иных комнатах по три телевизора имеет, и что забросил партийные дела... Зато безмерно предан Советскому Союзу. А опыт руководителя пришёл бы. Он, Брежнев, не допускал, что ли, в начале своей работы промахов? Если покопаться - найдут потомки, за что и его можно будет поругать. Единственное, обидно будет, если этим займётся тот, кто сменит его на посту. Это самое последнее дело, когда сегодняшний руководитель делает себе политическую карьеру на ошибках вчерашнего. Что бы там ни было, а лучше смолчать, как это он сделал сам по отношению и к Сталину, и к Хрущёву. Ругать - не от большого ума, заниматься надо сегодняшим днём, а не вчерашним.
Словом, всё бы пришло и к Тараки: и опыт, и умение, и талант. Суслов как-то вскользь заметил, что искру таланта можно высечь упорным трудом. Наверняка это не его слова, все в Политбюро знают, что он даже послов и дипломатов заставляет присылать и привозить ему из-за границы книги с пословицами и поговорками, афоризмами, крылатыми словами. Заучивает их наизусть и при случае не упускает возможность блеснуть эрудицией. Если присмотреться, то и речи его - это расшифрованные, развёрнутые в рассуждения пословицы и поговорки. Всё хочет казаться умнее, чем есть на самом деле. Он и сказал про Тараки - про искру эту и талант. Помогли бы, помогли постичь эту науку, это искусство - быть во главе партии и страны. И как жаль, что думать об этом приходится в прошедшем времени...
Машина тихо шуршала сзади. Её можно было пропустить вперёд, но до поворота к дому оставалось шагов десять, и Брежнев не стал сходить на обочину. Да и на охране сегодня Медведев, а он себе такой вольности не позволит - уехать, оставить одного. Эх, Нуру бы таких людей. А Амин-то, Амин... Как же просмотрели его? Как допустили, что вырос до таких постов и так стремительно? И не побоялся ведь, хотя прекрасно знал отношение Советского Союза к Тараки. Отношение ЦК. Его, в конечном итоге, Брежнева, отношение. Не побоялся...
Свернул на тропинку к даче. Не оглядываясь, махнул рукой сидевшему в машине Медведеву - в гараж. Вот теперь он точно остался один. Уже подсчитывал - на полное одиночество в этой жизни, на этой земле ему отпущено вот эти 62 шага от поворота до дома. 62 шага в сутки. И то, если не выбежит навстречу правнучка. Семимесячной оставила Галина им с Викторией Петровной свою дочку. Ничего, вырастили, поставили на ноги. И вот у той уже своя дочь - ласковый, игривый комочек, названный Галинкой. Наверняка она сейчас на улице: день был достаточно тёплый, он пораньше уехал с работы, чтобы хоть подышать свежим воздухом. И жена, конечно, сидит в беседке у крыльца, вяжет. Она ещё ничего не знает про Тараки, ещё практически никто не знает об этом, а уже надо думать, как ответить убийце. Да-да, это дело просто так оставлять ни в коем случае нельзя. Амин должен - и он почувствует, что подобное не прощается.
- Дедуля приехад, дедуля.
От беседки бежала любимица, пятилетняя Галинка. С разбега уткнулась в колени, обхватила ноги. Вот и кончилось одиночество, от дел государственных - да в проблемы семейные.
- Дедуля, дедуля, дай что-то скажу на ушко, - ухватившись за пальцы, тянула вниз правнучка.
Леонид Ильич присел, и Галя, стрельнув глазками в сторону дома, быстро зашептала:
- А Лёня и Андрей опять говорили, что им надоели твои котлеты с макаронами. Вот.
- Так и сказали?
- Ага.
- А ну-ка, пойдём к ним, разберёмся.
Андрей и Лёня - это уже внуки от Юрия. Значит, и он с семьёй здесь. Как-то невестка вспомнила детское упрямство своих сыновей: те заявили, что не поедут на дачу потому, что там на ужин опять подадут любимую дедушкину еду, котлеты с толстыми макаронами, и заставят съесть до конца. Он тогда улыбнулся, мол, а что бы вы говорили, ребятки, если бы ещё и обедали здесь: на первое, как правило, здесь подавались борщ, щи или кулеш. Не тот возраст, чтобы менять свои привычки. Даже в еде.
Разговоров на эту тему больше не возникало, пока не появилась и не подросла Галинка. Зная её привязанность к прадеду, ребята специально, дразня её, вздыхали про макароны. Галя из солидарности - человек ведь уже! - уходила в сторону и ждала деда, чтобы сообщить о коварстве его внуков.
- Ну-ка, где они? Мы сейчас спросим, чего ж это они такого заморского хотят.
Из беседки выглянула жена, Витя. Звал так Викторию со студенческих лет, ещё когда познакомился на танцах с дочерьми старого железнодорожника Петра Денисова и среди Александры, Лидии и Виктории выделил старшую - Вику, Витю. Не самую красивую, как удивлялись друзья, но жизнь тем не менее прожили. В конце двадцатых у них родилась Галина, потом Юрий, судьба бросала их по всей стране, но ни разу не расстались они с женой больше, чем на месяц. Война, правда, не в счёт.
Тяжело опираясь о столик, Витя встала. Ноги беспокоили её всё чаще, только после Карловых Вар она чувствовала себя немного полегче, спасибо Гусаку, приглашает каждый год.
- Устал? - спросила она.
- Как всегда.
В доме не было принято говорить о работе, а тем более расспрашивать о ней. Лишь иногда он делился с Витей планами или настроениями в Политбюро. А так - смотрите телевизор да читайте газеты, там всё скажут и напишут. Вернее то, что можно. Государство ведь тоже есть тайна. Вот про Амина напишешь? Что скажешь? За ним ведь тоже страна, и, кстати, первая, кто признал после революции новую власть в России. Эмманулахан с Лениным, можно сказать, друзьями были, они с Тараки нашли общий язык, а до этого и Дауд был, и шах - всегда Афганистан слыл надёжным другом. А что будет теперь, при новом руководстве? Просьбу о помиловании Тараки оно отвергло, да не просто отвергло, а обманывало, вздумало играть в кошки-мышки. И можно ли после этого верить Амину? Громыко, правда, послал по своей линии телеграмму, чтобы и посол, и советники не рушили сложившихся связей, не шли на конфронтацию с новым правительством. Единственное, о чём просили - делать всё, чтобы удержать Амина от репрессий. За те двадцать дней, что он у власти, по линии КГБ приходят страшные вообще-то сведения: Амин не просто расстреливает сторонников Тараки, а заодно и оставшихся в живых парчамистов, он приказывает сбрасывать трупы в ямы с хлорной известью, чтобы от человека вообще ничего не осталось. А то, политзаключённых загружают в самолёт, а над горами раскрывают рампу и высыпают людей, как горох, вниз? И всё под видом очищения партии. Знаем мы эти чистки...
- Ужинать будем сразу? Юра с детишками приехал.
Словно подтверждая это, в дверях дома появилась невестка, как всегда, улыбающаяся и, как всегда, с книгой в руках. Насколько не сложилась личная жизнь у Галины, настолько можно было радоваться за Юрия. Люся оказалась на диво чуткой к обстановке в доме женщиной. За двадцать пять лет ни разу не огорчила и не огорошила. Единственный раз он сделал даже не замечание, а намёк - где-то на третий или четвёртый день её замужества. Не дождавшись, как теперь будет называть его Люся, как бы ненароком сказал за ужином Вите:
- Вроде бы раньше невестки родителей мужа называли папой и мамой. А сейчас, я смотрю, никак не зовут...
Люся покраснела, уткнулась в тарелку. Потом призналась: просто она никогда никого не звала папой. С трёх лет был отчим, люди как стали говорить: "К вам дядя Жора пошёл", так она и усвоила - дядя Жора да дядя Жора. Но ничего, здесь привыкла и уже не просто признала и почитала за родителей, а даже составляла компанию, когда по телевизору показывали футбол или хоккей, а рядом с Леонидом Ильичём сидеть, сопереживать было некому. Такую невестку поискать да поискать. Юрию до конца бы это понять, не доводить до слёз её да их с матерью тоже: ясно, что каждый лезет подружиться и поднять рюмку с сыном Генсека, но голова-то должна быть на плечах своя, есть же границы разумного. И ещё одно омрачало - не приняла невестка Чурбанова. Вроде и приветлива, когда сходятся вместе, он-то знает, что значит искренняя приветливость Люси. Вроде женщина умная и должна понять разницу между ним и цыганом с циркачом, которые до этого мутили Галине голову. Витя допытывалась по-женски: отчего? Вроде бы за то, что кланяется Чурбанов подобострастно даже дома, что, несмотря на негласный запрет, старается говорить о работе даже за столом - командует дивизиями, округами. Но надо же понять, что молодому генералу хочется быть генералом даже дома. Привыкнет и к должности, и к званию, главное же, что не циркач да не цыган...
Здравствуйте, пап, - приветливо улыбнулась невестка. Хотела что-то спросить, но, глянув на свекровь, сдержалась. Остановила Галинку, хотевшую шмыгнуть вслед за прадедом в дом.
Центральную дверь на даче открывали редко - по праздникам или если вдруг принимали гостей. А так пользовались запасным выходом - мимо кухни, подсобок - в холл. Когда-то дача была деревянной, но уговорили перестроить её, обложили мрамором. Появились третий этаж, лифт, бассейн с парилкой, туалеты в каждой комнате, но исчезли бильярдная, комната с птицами - как много раньше привозили и дарили птиц! - а главное, из дома ушло тепло. Уж сколько горевалось по старому срубу, но кто ж теперь вернёт прошлое. Да и вообще в последнее время вокруг немало дел творят без его ведома и согласия. То за время его отдыха в Крыму проложили автотрассу из Внукова прямо к тыльной стороне дачи, то в одну ночь вырубили рядом с воротами рощицу и оборудовали вертолётную площадку - всё, говорят, надо. А то вдруг появляется в какой-нибудь его речи абзац про развитие той же Западной Сибири, и тогда сибиряки требуют денег и средств на выполнение его указаний. А где их взять, лишние деньги? Только если другим не дашь. Надо бы серьёзно поговорить с Цукановым, пусть наведёт в своём хозяйстве порядок.
Вызвал лифт. Подумав, нажал на третий этаж.
На "голубятне", как Брежнев называл его, были только рабочий кабинет и библиотека. Да по стенам фотографии - с Костей Грушевым на охоте, с правнучкой на берегу моря. На фотографиях он выходил хорошо - хоть в маршалском кителе, хоть в спортивном костюме. Бог не обидел ни ростом, ни фигурой, потому и снимки получаются. Сюда, на третий этаж, меньше всего доносились звуки и почти не проходили запахи с кухни: кроме всего прочего, новая дача была гулкой и вбирала в себя все запахи. В кабинете поднял штору, но смеркалось быстро, и Леонид Ильич включил свет. Хотел выйти на балкон, но что-то вспомнив, прошёл к столу. Задвигал ящиками. В самом нижнем нашёл то, что искал, - красную тетрадь со своими пометками и вложенными в неё страничками машинописного текста.
Да, это была рабочая тетрадь, в которой прорабатывались вопросы переговоров с Тараки 10 сентября. Где-то должна быть и справка, подготовленная Андроповым, о положении дел в Афганистане. Вроде бы данные были только за последний месяц, но уже тогда таили в себе тревогу. Где же листок?
Справки не оказалось, и Брежнев попытался вспомнить, что было написано в ней. Что-то о финансировании афганских мятежников в Пакистане, о совещании в Америке по поводу положения дел в Афганистане, о донесениях госдепартамента в посольство в Кабуле по поводу желательности падения режима Тараки - Амина. Что-то ещё было... А, о тайных встречах Амина с американским послом, где-то больше четырнадцати неофициальных встреч за последнее время.
Тараки, узнав об этом, поверил окончательно в то, что Амин может его сместить. Но это только то, что стало известно, а сколько всего непонятного и тайного происходит вокруг Афганистана? Это только непосвящённый думает, что там всё хорошо, революция развивается. То, что плетётся вокруг страны - более густую сеть Андропов ещё не рисовал.
Да, тогда 10 сентября, Тараки поверил ему. Но что он подумал, когда увидел на аэродроме Амина? И как вести теперь себя с убийцей? Что посоветует институт Примакова, востоковеды? Впрочем, что они могут посоветовать, если и апрельская революция стала для них громом средь ясного неба, если до сих пор не могут окончательно разобраться с различными движениями и партиями в стране. Разогнать бы их наполовину, может, и на пользу бы пошло. Да только за каждого уволенного плакальщик-заступник обязательно найдётся, так что будет себе дороже. Одна надежда, что у Андропова и Устинова люди знают своё дело, перекроют прорехи.
Хотя как сказать. От них, скорее всего, как раз и идёт разнобой в оценке афганских событий. Насколько он успел уловить, военные находят её спокойной, в одном из донесений даже написали, что для Афганистана Тараки - это знамя, а Амин - мотор революции. Советники от КГБ, наоборот, бьют тревогу: всё рушится, революцию можно спасти только в одном случае, если придут к власти парчамисты во главе с опальным ныне Бабраком Кармалем. Сегодняшнее руководство халькистов во главе с Тараки и Амином скорее случайно, чем закономерно. Оно дискредитировало себя и не пользуется поддержкой народа. А Бабрак не запятнан...
Вот и выходит, что за власть боролись "Парчам" и "Хальк", а стрелялись Тараки и Амин, "знамя" и "мотор". Интересно, как объяснят завтра гибель Тараки Устинов и Громыко, какая информация пройдёт по их каналам? Андропов, собственно говоря, отмолчался, всё у него тайны да свои сведения. Разбирались бы сначала на своём уровне, что к чему, а уж потом бы шли к нему с готовыми предложениями или хотя бы наметками. Не об одном ведь Афганистане в конечном счёте у него болит голова - есть ещё и Штаты, и Запад. К тому же и свои стали поднимать головы: всё нахальнее, демонстративнее ведут себя Тито, Чаушеску, Ким Ир Сен, в открытую поддерживая Китай. Ясно, что они ищут в нём определённую опору для своего "особого", независимого от СССР и Варшавского Договора, курса. Только неужели ещё не ясно, что кто не с нами - тот против нас? На Западе, если верить докладам, наметилась тенденция к сближению стран, а здесь - самостоятельности, видите ли, им захотелось. Какая может быть сейчас самостоятельность?! Все давно друг от друга зависят. Если отойдут от лагеря социализма, так что, минуют капиталистов? Обойдутся без них? Нет, конечно. Да, был бы Китай с их лагерем, совсем иная обстановка была бы в мире, совсем иная. По-другому бы разговаривали и вели себя те, кто считает себя пупом земли.
Была надежда на страны "третьего мира", но уже стало окончательно ясно, что никакой отдачи от них в ближайшем будущем не будет: ни в деньгах, ни в политике. Хотя средства бухаются в них, как в бездонную бочку. Пономарёв даже прогнозирует, что, пока развивающиеся страны нуждаются в нашей военной поддержке, они будут следовать в фарватере Советского Союза. Но как только перед ними встанут задачи экономического подъёма и развития, где социалистические страны пока, к сожалению, не смогут оказать сколь-либо существенной поддержки и помощи, они начнут "уплывать" на Запад, меняя соответственно и свой политический курс. Вот и все их революции, все идеалы. Перевороты это, мятежи, а не революции, если главное - деньги.
А что в Афганистане - революция или переворот? Тараки и Амин называют свой приход к власти социалистической революцией, уже несколько раз проскакивало у них и слово "Великая". Посол тоже говорил о революции. Но послу что, он прекрасно знает, что за переворот ему - взбучка, за революцию же - награды и почести. Тут главное - что будет дальше в Афганистане, куда пойдёт революция. Здесь пока никто не прогнозирует, никто не хочет предположить или гарантировать. Или не хочет брать на себя ответственность. Эх, времена...
Брежнев всё же вышел на балкон. Около летнего бассейна стоял сын и задумчиво смотрел на покрытую опавшими листьями воду. Внизу, у построенного недавно из бамбука детского домика, сидели на корточках внуки, рассматривая выползшего на тротуар ежа. Рядом крутилась Галинка, простив им макароны. Новым поколениям всегда что-то не нравится из того, чем жили их отцы и деды. Можно, конечно, сказать на кухне, чтобы готовили для внуков что-нибудь другое, да только любое другое тоже в конечном итоге надоедает, а на каждого всё равно не угодишь. Пусть уж лучше будет так, как всегда.
"Это всё-таки надёжнее всего", подумал он и стал спускаться в столовую.
НЕОБХОДИМОЕ ПОСЛЕСЛОВИЕ: В конце восьмидесятых дачу № 6 с большой газетной шумихой передадут под детское отделение одной из районных больниц. Несколько санитарок не смогут ухаживать за всей территорией дачи и помещением, и постепенно дача станет приобретать неприглядный вид. Да и строилась она для определённых, отнюдь не лечебных, целей, поэтому говорить о каких-то удобствах для врачей и детей не приходится. Правда, для газетчиков это уже не представляло интереса.
Виктория Петровна переедет в дом на Кутузовском проспекте. Практически ослепнув и обезножев, она месяцами не имела возможности спуститься вниз, подышать свежим воздухом. Люся часто заставала её плачущей, с радиоприёмничком у уха.
- Что ты плачешь, мама?
- Опять про Лёню плохо говорили. И опять неправду, да ещё те, кто как раз при нём становились академиками и получали награды...
Из всех, окружавших семью Брежнева при жизни Леонида Ильича, самыми верными, преданными и человечными окажутся женщины из обслуживающего персонала дачи. Они единственные, кроме родственников, кто будет приходить к вдове бывшего Генерального секретаря ухаживать за ней...
11 октября 1979 года. Ташкент.
- Хабиб Таджибаевич, читали? - в кабинет к Халбаеву вошёл с "Правдой" в руках Саттаров. Увидев на столе у командира эту же газету, развёл руками: не уберегли, но в чём мы виноваты?
- Почему нам всё-таки дали отбой? - майор, взяв "Правду", ещё раз пробежав сообщение о смерти "после тяжёлой, непродолжительной болезни" председателя ревсовета Афганистана Нур Мухаммеда Тараки, задумчиво потёр свой высокий из-за залысин лоб. Саттаров пожал плечами: если вы не знаете, я -то - откуда? - Но ладно, дело в прошлом. А в настоящем... В настоящем нам полный отбой. По всем статьям.
- Может, ещё не всё...
- Да нет, уже всё. С завтрашнего дня батальон запланирован в наряды и даже, кажется, на хозработы. Как понимаешь, вернее признака быть не может. Отвоевались. Жалко...
И неизвестно, то ли майор жалел так никогда и не увиденного в жизни Тараки, то ли просто понимал, что больше такой возможности, о которой мечтают все офицеры, - заниматься только боевой подготовкой, не предвидится.