Ю. Котов, "Афганский дневник: Записки фельдшера ММГ" главы 5, 6

В следующей пятой главе рассказывается о ночных и дневных обстрелах советского гарнизона мотоманевренной группы, которые для каждого новичка тревожны и опасны, а со временем становятся обыденным делом. И тогда люди перестают на них реагировать. Это больше походит на каждодневную, рутинную работу. Шестая глава посвящена местной локальной операции, проведённой совместно с кайсарскими сорбозами. К сожалению, операция не прошла без потерь. Написано, как всегда, лаконично, хлёстко, точно.

"Афганский дневник: Записки фельдшера ММГ (июль 1983 - февраль 1984 г.г.)"

Глава 5.

Душманы не простили нам того,что мы снабдили водой кишлак. Я проснулся утром от того, что по стенке санчасти и дувалам звонко защёлкали пули. Стрельба велась по "точке" с двух сторон - из рощи и с южной стороны лагеря. Я быстро оделся и выскочил из санчасти. Плотность огня была высокая. В защитную стенку поста на крыше санчасти с визгом ударила очередь, и в стороны полетели кусочки кирпича и глины. Приближалось время завтрака, а мне предстояло снять пробу в солдатской и офицерской столовой. Низко пригнувшись, я побежал к кухне. Сегодня все завтракали в помещении.

Стрельба душманов не ослабевала. Приказа отвечать не было, поэтому сторожевые посты просто вели наблюдение. Передвижение по территории лагеря было запрещено без необходимости. Хуже всего приходилось добираться в туалет - иногда чуть ли не ползком. Обстрел продолжался весь день. Сложно было произвести смену нарядов на постах - если лестницу ещё можно было приспособить и с необстреливаемой стороны, то расстояние по хорошо просматриваемой крыше до поста приходилось преодолевать ползком.

Ближе к вечеру Ю. Лазаренко поднял "В ружьё" взвод боевого обеспечения. Командовал взводом сержант Уваров Сергей Михайлович, моего призыва - мой хороший друг. Серёга - спокойный, рассудительный парень из Воронежской области Острогожского района. Взвод базировался через стенку от санчасти. К ним присоединился и я. Бойцы заняли позицию вдоль дувала напротив рощи. Я облюбовал себе угловую бойницу рядом с БМП.

Начало смеркаться. В роще стали видны вспышки выстрелов. Мы ударили одновременно с пулемётами с постов и вооружением БМП. К роще потянулись пунктиры трассирующих пуль. Всё вокруг озарилось их светом. В вечернем воздухе появился запах порохового дыма и раздался грохот выстрелов. Мне сразу заложило уши, и я уже ничего не слышал, кроме стрельбы и отдающего мне в плечо приклада автомата. Нас засекли, и в ответ стрельба со стороны духов усилилась. Пули пролетали над нашими головами, щёлкали в дувал. Одна пуля звонко щёлкнула о башню БМП, стоявшей около меня, и, срикошетив, с визгом ударилась перед мной в дувал. Меня слегка секануло кусочками камня. В животе у меня как-то стало вдруг противно пусто и тело покрылось холодным, липким потом. Я продолжал стрелять короткими очередями по роще.

Так продолжалось минут двадцать. Я расстрелял четыре или пять магазинов. Скомандовали "Отбой". Но обстрел лагеря продолжался. По роще ударили два наших 82-мм миномёта. Стрельба стихла. Но за каждым разрывом нашей мины в ответ следовала автоматная очередь душманов.

Ночь выдалась неспокойной. В роще в рупор кричали: "Рус, якши, давай, давай, шурави". В ответ в лагере раздавался злой голос начштаба, костерившего духов матом, и следовала команда: "Огонь!" Стреляли миномёты, в ответ снова раздавалась очередь из автомата.

Миномётная позиция была недалеко от санчасти. При каждом залпе миномётов в санчасти металось оглушительное эхо и с потолка сыпался песок и пыль. Комната была наполнена пылью, которая висела в воздухе. При каждом новом выстреле фитиль "керосинки" прыгал и огонек метался во все стороны. Казалось, что он вот-вот погаснет или выпрыгнет из своего убежища. Так продолжалось до 4 часов утра.

Как только рассвело, по роще ударили из КПВТ двух БТР-ов и 120-мм миномёт. Стрельба из рощи прекратилась, а крыша двухэтажного дома скрылась в пыли. Вскоре из неё начал струиться небольшой, но явно видимый, дымок. Духи отошли.

Когда солнце взошло, и воздух стал нагреваться, в лагерь пожаловали сорбозы. К ним с переводчиком вышел начштаба. Они просили помощи - дом в роще продолжал гореть. Быстро собрались и на трёх БТР-ах выехали в рощу. Нас сопровождали сорбозы.

Когда-то дом был красивым (по типу пансионата), в глубине двора находился разбитый фонтан, заброшенные аллеи. Сейчас дом был покорёжен пулями, крыша обгорела, перекрытия обвалились.

Вперёд послали сорбозов, следом за ними двинулись мы сами. Выставили охрану. Осторожно проникли внутрь дома. Здесь была битая штукатурка, куски дерева, кучки стреляных гильз советского и зарубежного производства, окровавленные бинты. Стены были истерзаны пулями и разрисованы карикатурами на наших солдат. Здесь можно было увидеть разные надписи на арабском языке, рисунки казней "шурави" с отрезанными половыми органами. Воняло пороховым дымом и испражнениями. Солдаты, закинув за спину автоматы, приступили к растаскиванию в стороны дымившихся брёвен, засыпали очаги пожара пылью и битой штукатуркой.

К обеду пожар ликвидировали. Мы грязные и уставшие загрузились на броню и выехали на "точку". Остаток дня прошёл спокойно. Съездили за водой, организовали баню. Пошёл мелкий дождь. Лето закончилось...

Глава 6.

...Шёл сентябрь. Улетел в Союз доктор Митя. Я остался на "точке" один для оказания медпомощи. Было грустно - с Александром Митей отношения были хорошие. Каким будет новый доктор? Как сложатся наши взаимоотношения?

Через несколько дней прилетели "борты" и на "точку" прибыл новый доктор. В отличие от Мити он был ниже ростом, худощавый, но довольно энергичный и уверенный в своих силах лейтенант, с уважением относящийся к солдатам независимо от их срока службы. Звали его Владимир Владимирович Тележинский. Он был старше меня на два года, закончил Томский филиал Военно-Медицинской Академии и прошёл первое боевое крещение в ДШМГ. Он не стеснялся задавать вопросы по обстановке, по работе, по службе с целью быстрее втянуться в особенности жизни мотоманевренной группы. Мы очень быстро, можно сказать, сдружились.

Где-то через неделю в районе кишлака Куруколь было зафиксировано передвижение относительно крупной банды. По согласованию с командованием пограничного отряда была подготовлена локальная операция совместно с афганскими подразделениями. Перед боевым выходом была выделена боевая группа, старшему поставлена боевая задача. От нашей службы в группу вошёл доктор Тележинский. Я оставался на "точке" и должен был подготовить санчасть на случай приёма раненых.

Сборы были короткие, но тщательные. В усиление боевой группе придали взвод сорбозов и два расчёта из миномётного взвода. Выехали рано утром. Я находился в санчасти, когда меня вызвали к связистам и доктор по радиостанции предупредил меня о наличии раненых. Я ушёл в санчасть, подготовил всё необходимое и стал ждать.

Часа через два боевая группа возвратилась. В санчасть доставили раненого миномётчика. Это был солдат первого года службы (имя, к сожалению, не помню). Он был бледен, в крови, испуган. У него была прострелена кисть правой руки между первым и вторым пальцами. Обезболили, сняли старую повязку, обработали рану и туго забинтовали. Одному из сорбозов помощь уже не понадобилась...

Доктор Тележинский рассказал мне следующее. Окружив банду в кишлаке, наши развернули миномёты за гребнем одной из сопок. Охрана миномётной позиции, увлёкшись боем, сместилась за сопку. В это время прорвавшаяся банда неожиданно выскочила с другой стороны сопки прямо на минометчиков. Первыми пришли в себя "духи" и открыли огонь. Одна из пуль прострелила руку нашему бойцу, когда он опускал мину в ствол миномёта. Сорбоз был ранен в бедро. Миномётчики и сорбозы залегли и открыли ответный огонь. Услышав у себя в тылу стрельбу, вовремя вернулась группа охраны. Душманы спешно отошли. Когда доктор добрался к раненым, сорбоз был уже в шоковом состоянии из-за большой кровопотери и боли...

В обед прилетели "борты" - доставили почту, боеприпасы, продовольствие и забрали раненого. На следующий день духи обстреливали "точку". Во время обстрела передвижение по лагерю становилось затруднительным. Я сидел у себя в санчасти и читал книгу (из Союза привозили книги, и в мангруппе была даже своя библиотека, за которую отвечал младший сержант Мирошник Игорь из Макеевки, призыв - весна 1982 г.)

Интенсивность огня усилилась. В этот момент в санчасть медленно вошел ефрейтор Лебеденко.

-Что, как всегда, не пригинаешься? - спросил я.

- На меня ещё пуля не вылита. Дай лучше банку гречки, - начал клянчить он.

- Что, молодой, не наедаемся? - спросил я.

- Хочешь я по дувалу под обстрелом пройду? - продолжал он. Пришлось из НЗ достать ему банку гречки с мясом. Лебедь тут же её открыл и съел. Ухнули наши 120-мм миномёты.

Мы вышли на улицу. Шура ушёл в казарму, а я увидел в курилке возле волейбольной площадки нашего замполита Бирюкова В.М. Подошёл к нему. Мы закурили и, глядя, как миномётчики ведут стрельбу, в сторону рощи, разговаривали (нам было о чём поговорить - раньше мы вместе служили в Кара-Калинском пограничном отряде).

Руководил стрельбой старший сержант Родионов Саша (моего призыва). Было видно как 120-мм мины вылетали из ствола миномёта. Очередная мина вылетела из ствола медленно, как бы не хотя, взлетела в небо и, зависнув, резко нырнула вниз. Взрыв грохнул где-то на дороге возле бани. Нас качнуло взрывной волной и вокруг защёлкали осколки. Один из них распорол х/б на колене замполиту, второй хлопнул меня по голове и застрял в панаме (размер с горошину). Мы испугались и присели от неожиданности. Оказалось, что на хвостовую часть мины забыли надеть дополнительный заряд и она, еле поднявшись, и перелетев через дувал, упала на дороге. Из казармы вылетел Ю. Лазаренко и, выругавшись, приказал прекратить огонь.

Вечером после боевого расчёта крутили кино на узкоплёночном аппарате. Свет обеспечивали связисты от движка. Импровизированный кинозал находился в коридоре казармы. После кино пошёл к себе в санчасть. В санчасти лежал с простудой Сашка Богданов (его почему-то называли Машкой, моего призыва, из Москвы). Он составил компанию, было не скучно.

Ночью несколько раз срабатывали сигналки и, поднявшаяся стрельба, мешала спать. При очередной сработке я не выдержал, схватил автомат, выскочил на улицу и выпустил весь магазин в сторону рощи. Морально полегчало.

Утром нас с Тележинским вызвал к себе Лазаренко. В Кайсаре находился тяжелораненый сорбоз, и они просили оказать помощь. Нам выделили переводчика, БТР, семь - восемь человек охраны. Группа вместе с тремя сорбозами выехала в кишлак.

БТР остановился у двухэтажного глиняного дома. Мы зашли во двор. Выставили охрану. Нас проводили на второй этаж. Комната была большая со множеством ковров на полу. Мебели не было. Окно без стекла. Я выглянул в окно и внизу увидел наш БТР и охрану.

На настиле посреди комнаты лежал раненый. Рядом валялась сорбозовская форма и автомат АК-47. Раненый молоденький афганец был в сознании, бледный, изможденный. Мы осмотрели его - пулевое проникающее ранение в живот. В этих условиях - шансов никаких. Через переводчика объяснили, что он умрёт. Родственники настаивали на извлечении пули. Около часа в этих условиях, под местным обезболиванием новокаином и промедолом, поставив рядом автоматы, без перчаток Тележинский оперировал сорбоза, а я ему помогал. Пулю калибра 7,62-мм извлекли.

После операции женщина в парандже поливала нам на руки воду из красивого кувшина восточной формы. Нас пригласили на плов, но мы вежливо отказались, сославшись на обстановку в кишлаке. На "точку" добрались без приключений. Доложили начштаба мангруппы.

Через три дня сорбоз умер. Нам с доктором искренне было жаль этого молодого афганца. Но война без жертв не бывает. К смерти приходилось привыкать, хотя это давалось нелегко. А ещё преследовало чувство досады и горечи за то, что мы не смогли помочь...