Ограниченный контингент

ГЛАВА 11. Беспокойство вызывает Тараки.
Когда воюют племена - плачет революция. За кем пойдёт Кадыр?
«Морское звено» постановляет...

Начало июня 1978 года. Москва. ЦК КПСС.

Из Афганистана Николай Нестерович Симоненко, заведующий сектором ЦК по Среднему Востоку, вернулся удручённым. Командировка была краткой, всего несколько дней, но ему, занимающемуся Афганистаном не один десяток лет, не составляло особого труда соединить в логическую цепь разрозненные вроде бы факты, по интонациям бесед понять общее настроение и в руководстве страны, и в целом в республике.

Что самое страшное и неприятное - особое беспокойство вызывал сам Тараки. Как ни прискорбно, но он предстал соловьём, который слышит только собственную песню. Что-то можно было, конечно, списать на эйфорию от побед революции, но Николай Нестерович слишком хорошо знал нынешнего председателя Ревсовета ещё по прежним временам.

В декабре теперь уже далёкого 1965 года ему поручили встретиться с генеральным секретарём ЦК тогда только что созданной НДПА. "Неофициально и не в кабинетах на Старой площади", - было высказано пожелание.

Тогда они с Ульяновским и увидели первый раз Нур Мухаммеда Тараки. Афганец, как оказалось, прибыл в СССР, направляясь на лечение в ФРГ. Летел он транзитом через Москву и остался в ней.

- Наша партия - достаточная сила, чтобы совершить революцию и установить режим народной демократии, - увлечённо с гордостью доказывал Тараки встретившим его Симоненко и Ульяновскому. В открытую он ничего не просил - ни помощи, ни поддержки, видимо, просто был уверен в ней. Ему важнее было другое - утвердиться в глазах самой влиятельной компартии мира. - Наша революция будет победоносной, - заключал он в конце каждой беседы.

А их было несколько - в ФРГ Тараки так и не выехал, дожидаясь обратного рейса в Москве. За это время Николай Нестерович попытался выяснить уровень теоретической подготовки лидера НДПА, и здесь вновь его ждало разочарование. Из Ленина Нур Мухаммед Тараки уяснил для себя, кажется, только одно - надо захватить власть и удержать её в первое время. Далее, уже по Тараки, всё должно стабилизироваться само собой. Словом, ввяжемся в бой, а там посмотрим. "Каша" из Ленина, Тараки и Наполеона.

- Он же не учитывает, а есть ли объективные и субъективные предпосылки для революции, - горячился Симоненко перед более сдержанным Ульяновским, когда они остались одни. - Он совсем не берёт в расчёт международную ситуацию.

- Ему можно посоветовать только одно: укреплять партию, - соглашался Ростислав Александрович. - Она рыхла, а о её связи с народом конечно же речь вести вообще пока рано.

- И всё-таки мы победим! - уехал с галилеевской уверенностью Тараки. Уехал, надо думать, обиженный, почувствовал, что в Москве отнеслись к нему с недоверием.

И сделал ход, которого от него не ожидал никто, тем более в ЦК КПСС. Буквально через неделю после московских встреч Тараки сам пришёл к королю Захир Шаху и...покаялся в грехах. Трудно сказать, был ли это просто тактический ход - снять с себя и партии лишние подозрения, показать свою якобы лояльность к существующему режиму, то ли сработало обыкновенное чувство самосохранения. Но, как бы то ни было, король простил его. Простил, потому что в отличие от самого генерального секретаря не воспринимал его партию серьёзно. Более того. Когда в начале семидесятых в Советском Союзе издали книгу Тараки "Новая жизнь" и переправили тираж в Кабул, король дал указание определить, где всё-таки печаталась эта книга без обозначения типографии. И вновь лишь усмехнулся, когда назвали одну из версий - Советский Союз: нашли на кого ставить, кому помогать.

И вот сейчас Тараки кажется, что он был прав - революция-то победила. Но и здесь увидел Симоненко смещение акцентов: победила не из-за революционной ситуации и силы партии, а в первую очередь из-за слабости режима Дауда. И знал уже Николай Нестерович, что не будет мира на этой земле, пока у власти будут находиться Тараки или Амин. Потому что вся история Афганистана - это непримиримая борьба между двумя пуштунскими племенами дуррани и гильзаями. Закрыть на это глаза, не брать в расчёт - уподобиться страусу, ибо последние двести лет страной управляли представители дуррани. А к несчастью революции и партии, Тараки и Амин относятся как раз к противоположному лагерю - племени гильзаями, и уже за одно это обречены на сильнейшую оппозицию, противостояние. Пока противник в шоке, он не очень организован, но ведь придёт время, когда дуррани начнут предъявлять свой счёт. Это историческая неизбежность, которую Тараки тоже не хочет замечать и придавать ей серьёзного значения. У него сейчас всё хорошо, у него нет проблем, а что там за порогом, он просто не желает знать и видеть. Он победитель, победитель, победитель! Даже принимая делегацию КПСС, с определённой долей высокомерия посмотрел на старых знакомых: когда-то я вынужден был просить у вас встреч, вы кое-как снисходили до меня, но теперь я - председатель Революционного военного совета, глава правительства, генеральный секретарь победившей партии. Не верили?

Барство и снисходительность Тараки почувствовал Симоненко и по отношению к другим советским советникам. Единственным, к кому тот ещё относился более-менее уважительно, оставался посол. Да ладно отношения, в остальном ведь тоже остался прежним - прогнозирующим, дискутирующим, причём теперь уже не только и не столько об афганских делах.

- Я виню Насера в том, что он не оставил после себя преемника - глубокомысленно изрекал он, давая оценку мировому революционному движению. - Он умер, и Египет сразу же ушёл в стан врага. Я, например, такой ошибки не повторю, у меня есть преемник. - Он похлопывал по плечу находившегося всегда под рукой министра иностранных дел Хафизуллу Амина.

Насколько недальновидным, догматичным выглядел Тараки, настолько хитрым и коварным показался Амин. "Смесь шакала с гиеной", - сказал о нём кто-то из делегации, и Симоненко согласился в душе с такой характеристикой. Сдерживала по отношению к Амину и информация о том, что во время учёбы в Америке он возглавлял там "землячество" афганских студентов. Ни один из подобных "старост" не миновал внимания ЦРУ. Ни один до и после Амина. Неужели он не приглянулся им? Честолюбие, хитрость в сочетании с великолепными организаторскими способностями и огромной работоспособностью - на эти человеческие качества, надо думать, "клюёт" многоопытное ЦРУ... Со временем Амин может стать для Тараки самым страшным врагом, эти люди умеют выжидать, они редко торопятся.

По наблюдению Николая Нестеровича, не замечал, не хотел видеть Тараки и ещё одну опасность - углубление кризиса в отношениях с "Парчам". Отношения между фракциями, объединившимися перед революцией, сейчас, при дележе портфелей и должностей, вновь осложнились. Вновь Тараки и Бабрак называют "Хальк" и "Парчам" не крыльями НДПА, а самостоятельными партиями со своими программами. И если после революции Тараки хоть некоторое время, но старался проводить более сбалансированную политику и доверял пусть не главные, но всё же и некоторые министерские посты парчамистам, то сейчас, в июне, спустя всего два месяца после победы, начал понемногу оттеснять их от управления страной.

Открыто возмущался пока только Кадыр, главный исполнитель революционного восстания. По его мнению, революцию ведут куда-то не туда, и он, если убедится в этом, готов совершить третий переворот в своей жизни и отвернуть головы тем, кто предаёт Апрель.

Кадыр... Кадыр... Совершенно непредсказуемая личность. В своё время Дауд умело использовал офицеров-коммунистов, вернее, их стремление к постоянным переменам. Ведь только благодаря перевороту в армии, который совершили Кадыр, Ватанджар и Гулябзой, он смог поднять руку на короля. Дауд не забыл этого: сержанта Гулябзоя сделал офицером, получил повышение в должности Ватанджар. Кадыр же стал начальником штаба войск ПВО и ВВС, подполковником. Авторитет в армии у него рос стремительно, хотя, как политический лидер, он был ноль. И опять же в силу своего происхождения, вернее, малочисленности и непопулярности племени, из которого он был выходцем. Не та страна Афганистан, чтобы не придавать этому значения. Но Дауд понял, что Кадыра могут просто использовать другие силы, и точно так же, как он: вместо тарана, вместо разрушительной силы. И незадолго до апрельских событий убрал ретивого сорвиголову подальше от армии, назначив его директором небольшой мукомольни.

Можно представить обиду Абдула Кадыра, а одновременно злость и решительность, с которыми он возглавил вооружённое выступление против своего "благодетеля".

За кем сейчас пойдёт он? Насколько серьёзен в своих угрозах?

- Я не парчамист и не халькист. Я просто армейский коммунист, - подчёркивал в последнее время Кадыр.

Такой непредсказуемости и импульсивности своего министра обороны Тараки тоже следовало бы поостеречься. Трезвости, побольше бы трезвости афганскому лидеру! И внимания в первую очередь не борьбе за власть, а народу...

- Ну и что будешь докладывать? - спросил Ульяновский, когда Николай Нестерович поделился с ним своими нерадостными вобщем-то впечатлениями от поездки. - Я знаю, что по другим ведомствам доклады идут более оптимистичные.

- Значит, менее глубокие, - взорвался Симоненко, но сумел справиться с эмоциями, ответил спокойно: - Буду докладывать то, что есть.

Конец июня 1978 года. Кабул.

- Проходи. Что так возбуждён?

- С Кадыром говорил. Опять при всех набросился на Тараки. Сотню раз советовал сдерживать эмоции, как бы там ни было, нравится он тебе или нет, но он - глава государства. Зачем его раздражать по пустякам? А он - как специально. Чаем угостишь?

Заплатин развёл руками - самоваром ещё не обзавёлся, Горелов удивлённо кивнул на стоящий напротив стол Экбаля:

- А что же "подшефный" не следит за своим начальством?

- Во-первых, не обязан, а во-вторых, он сам вечно голоден, ест один раз в сутки.

- Что так?

- Полно родственников, да к тому же десятки всевозможных делегаций, которые тоже надо как-то угощать и одаривать подарками.

Замолчали. Отношения между главным военным советником и советником начальника Главпура налаживались трудно. Прямоту и резкость суждений Заплатина поначалу Лев Николаевич Горелов воспринял как попытку, желание нового сотрудника подмять всех военных советников под себя, подчеркнуть своё положение главного политработника. Некоторое время Горелов даже демонстративно на замечал Заплатина, обговаривая вопросы только с представителем КГБ Ивановым.

Но всё же общность вопросов, решение одних и тех же задач заставили пойти на сближение, а узнав немного характеры, они стали понимать и поступки друг друга.

- От твоего начальства что-нибудь есть? - нарушил молчание Заплатин.

- Утром звонил Огарков. Как всегда, продолжать тесное сотрудничество, попытаться исключить репрессии, снятия с должностей. Кадыр припоминает некоторым своим бывшим сослуживцам, что не помогли, не заступились, когда Дауд убирал его из армии, а он просил у них помощь. Что у тебя?

- То же самое. Кроме решения военных и политических вопросов советуют рекомендовать руководству партии и армии идти в народ, племена, разъяснять цели и задачи революции. Словом, не сидеть в Кабуле. Что на пакистанской границе?

- Пока тихо, проехали и пролетели почти всю. Доложил Амину свои соображения по её укреплению. Да, Амин предложил, вернее, попросил проводить с ним занятия по военной подготовке, с одиннадцати вечера до часу ночи ежедневно, больше у него времени нет. Работоспособность, конечно, дикая. Как идёт легализация парторганизаций?

Это для Заплатина был самый больной вопрос. Партийные организации в армии до сих пор продолжали находиться в подполье, и в первую очередь таились друг от друга халькисты и парчамисты. Существовали и две партийные кассы, в каждой партийной организации в глубокой тайне шёл приём новых членов. В некоторых частях, правда, попробовали открыть, назвать коммунистов. Постарались сделать из этого праздник: людей выводили перед строем, пожимали руки, благодарили за мужество и борьбу, верность идеям НДПА. Но если халькисты шли на это охотно, то "Парчам", скорее всего, продолжал скрывать свои структуры. Пять - семь человек на батальон раскроют - и вроде больше никого нет. Это, конечно, было не так, затаивались новые обиды, росло недоверие. Зато халькисты развернулись до такой степени, что некоторые коммунисты-командиры поспешили на своих дверях повесить таблички: "Вход только коммунистам". Вот такие неожиданные вывихи, и где и что выпрет завтра - одному аллаху известно...

Горелов уловил состояние Заплатина и, уже зная его болезненную ответственность за свой участок работы, поспешил добавить:

- Да, чуть не забыл. Я же побывал на политзанятиях у солдат в Гардезе. Спрашиваю, что они знают о Советском Союзе. Встаёт один, поднимает автомат: "Калашников - это Советский Союз, противогаз - это Советский Союз, кровати - это Советский Союз. Но главное - это политзанятия". Так что передай Епишеву: пусть порадуется и погордится.

- Передам. Нам бы этих солдат с пола поднять, заставить тыловиков отдать им простыни, которыми они торгуют в дуканах. Сделать так, чтобы все продукты шли в котел, а не тем же перекупщикам. Да котелки, тарелки солдатам чтобы выдавали, а то хлебают из каких-то общих корыт...

- Мечты... - вздохнул Горелов. - Мне на роты, батальоны назначать некого, вчерашние лейтенанты полками командуют. А ты к тому же создал ореол славы политработников, лучших офицеров забираешь.

- Сейчас слово может быть главнее всего остального, - не согласился Заплатин, хотя и сказал это Горелов с улыбкой и пониманием. - Кстати, что с командирской учёбой?

- Тараки разрешил открыть трёхмесячные курсы для офицеров и школы для сержантов. Если не поднимем армию... - Горелов обречённо махнул рукой.

Информация, полученная представителем КГБ в Кабуле.

Документ (из переписки советского посла с МИД)
Запись беседы с послом США в ДРА Адольфом Дабсом
7 августа 1978 г.

Посол СССР в ДРА А. ПУЗАНОВ

<< Глава 10 Назад II Далее: Глава 12 >>

Боевой путь ММГ «Кайсар» пограничных войск - реальные события афганской войны в одном из подразделений пограничных войск КГБ СССР 1981 - 1992 г.г.

© http://mmg-kaisar.ru

г. Калининград - 2012-2024, общая редакция и вёрстка: Лебедев В.Г.
Пользовательское соглашение