Ограниченный контингент

ГЛАВА 22. «Срочно посетите Тараки и Амина».
Полночная беседа. Выстрелы в революцию?
«Шансы умереть в постели равны нулю».
Смерть Тараки.

11 сентября 1979 года. Кабул.

В этот день, практически одновременно, разрабатывались и готовились два покушения - одно на Тараки, второе - на Амина. Но в то же время и об одном заговоре, и о другом стало известно обеим сторонам.

Сарвари, хотя и отстранённый от дел, через верных осведомителей получил информацию: при заходе на посадку самолёт, в котором возвращается Тараки, будет обстрелян зенитчиками, охраняющими аэродром. Амину же, в свою очередь, указали место, где залягут автоматчики, поджидавшие его машину.

Министр госбезопасности за несколько минут до появления самолёта заменил все штатные расчёты вокруг Кабула, а Амин поменяет машину и выберет для себя новый, окружной маршрут в аэропорт. На командный же пункт аэродрома поступит от Сарвари и Амина практически одинаковая команда: самолёт с генеральным секретарём сажать после того, когда он, Амин, и он, Сарвари, появятся на аэродроме.

Командный пункт ответил "Есть", и сорок минут Ил-18 кружил над Кабулом, заставив тревожно смотреть в небо тех, кто приехал встречать Тараки. Сарвари и Амин появились в их числе почти одновременно, и посвящённые в тайну покушений, забыв о самолёте, начали недоуменно переглядываться, непроизвольно опуская руки в карманы. И с одной, и с другой стороны операции сорвались. Случайность или предательство? Когда нет никаких объяснений, а события идут не так, как ожидалось, невольно все вокруг кажутся предателями, и тут уж надежда только на себя самого и на пистолет в кармане.

Недоуменно оглянулся на Джандада с Таруном и Тараки, когда увидел идущего к трапу Амина: почему? Те сделали вид, что не поняли учителя, а Амин уже обнимал генерального секретаря, поздравляя с благополучным возвращением. Тараки напряг зрение, пытаясь увидеть, кто стоит в отдалении среди встречающих, и лишь увидев Ватанджара с товарищами, немного успокоился. Прошёл к небольшой трибуне, украшенной флагами и лозунгами, поздоровался со всеми, в нескольких словах рассказал о поездке на Кубу. А сомнения, беспокойство точили душу. Торопливо спустился к встречающим.

- Все здесь? - спросил, ни к кому конкретно не обращаясь.

- Все, - тут же отозвался за спиной Амин, вкладывая в ответ и свой смысл.

Обойдя всех, лично убедившись, что всё руководство страны находится здесь, и желая как можно быстрее отомстить за недавнее беспокойство, Тараки не сдержался и произнёс перед всеми:

- У нас в партии образовалась раковая опухоль. Я обнаружил её. Будем её лечить.

НЕОБХОДИМОЕ ПОСЛЕСЛОВИЕ: Однако вместо "лечения" Тараки объявил себе день отдыха. И только к вечеру следующего дня смогла попасть к нему "твёрдая четвёрка" - "бандой четырёх" Амин назовёт её через сутки. Разговор шёл об Амине, его стремлении к единоличной власти. Министры выдвинули новый план устранения "ученика" - отравить его во время обеда. Ждали согласия Тараки. Тот долго колебался, потом показал стоявшему ближе всех Гулябзою свои руки:

- Сынок, я всю жизнь оберегал Амина и всю жизнь за это получал по рукам. Посмотри, они уже опухли от этих ударов. А насчёт Амина... Может вы и правы.

Через несколько минут после ухода министров у Тараки раздался телефонный звонок. Звонил Амин.

- Учитель, тебе хочется слушать сплетни обо мне от других, или ты всё-таки примешь меня, своего заместителя?

Чуть поколебавшись, Тараки пригласил Хафизуллу к себе. И тут же вызвал начальника гвардии майора Джандада:

- За время нашего отсутствия в стране и партии произошли некоторые отрицательные явления. Будьте более бдительны.

- Есть.

- Вызовете ко мне начальника генерального штаба. Пока Тараки беседовал с подполковником Якубом, Джандада по телефону вызвал Амин, не спешивший с визитом к учителю:

- Мне только что позвонил Тарун и сообщил, что тебя вызывал Тараки. О чём вы говорили? Говорили ли обо мне?

Джандад посмотрел на сидящего в приёмной главного адъютанта: да, при таком недремлющем оке каждый шаг Тараки находится словно под микроскопом. И слово в слово передал разговор с генеральным секретарём: о чём-то утаивать было бесполезно.

- Хорошо, - отозвался Амин. - Передайте трубку Таруну.

...Встреча Тараки и Амина продолжалась около двух часов. Когда после их расставания Джандад позвонил порученцу генерального секретаря лейтенанту Бабраку и спросил, что с лидерами, тот ответил:

- Тараки простил Амина.

Однако не только простил. В чём-то, даже того не поняв и не заметив, проговорился насчёт опасности, угрожающей Амину. И в восемь часов вечера 13 сентября Амин сделал упреждающий ход: объявил о раскрытии заговора против себя и смещении со всех постов "банды четырёх".

Посол СССР Пузанов тут же составил крайне обеспокоенную телеграмму, подписал её для весомости и значимости не только своей фамилией, но и подписями представителями Комитета госбезопасности Иванова, главного военного советника генерал-лейтенанта Горелова и командующего Сухопутными войсками, помогавшего в это время афганскому генштабу разрабатывать операции против мятежников, генерала армии Павловского.

Ответ из Москвы пришёл после одиннадцати часов вечера:

"Тов. Пузанову, Павловскому, Иванову, Горелову.

Срочно посетите Тараки и Амина вместе и заявите им следующее:

Советское руководство, Политбюро и лично Леонид Ильич Брежнев выражают надежду, что руководители Афганистана проявят высокое чувство ответственности перед революцией.

Во имя спасения революции вы должны сплотиться и действовать согласно и с позиций единства.

Раскол в руководстве был бы губителен для дела революции, для афганского народа. Он был бы незамедлительно использован внутренней контрреволюцией и внешними врагами Афганистана".

Несмотря на ночь, все четверо выехали к Тараки.

13 сентября 1979 года. 23 часа 50 минут. Кабул.

Председатель ревсовета сидел в глубоком кресле. Плечи его были приподняты, локти упирались в подлокотники, и сцепленные пальцы почти полностью прикрывали лицо Нура. Обычно он встречал гостей у двери, и вошедшие переглянулись: недобрый знак. Не хватало ещё потерять доверие главы государства.

- Проходите, садитесь, - тихо пригласил Тараки.

Нет, о недоверии здесь говорить не приходилось. В голове, позе генерального секретаря - просто страшная усталость. И ничего, кроме усталости.

Пузанову вспомнилось, как принимал его Тараки на второй день после революции. Встреча проходила неофициально, но Тараки обнял его, долго жал руку, потом возбуждённо ходил по кабинету, строил планы на будущее. Именно тогда он первый раз произнёс, что афганский народ построит социализм за пять - семь лет. Словом, светился и буквально источал оптимизм. Александр Михайлович тогда ещё спросил под настроение:

- А можно узнать, что вы сделали с членами бывшего правительства?

- Как что? - удивился Тараки, - Арестовали. - И, видимо, сам удивившись этой лёгкости - вершить судьбы людей, вдруг задумался: - А может, тех, кто хорошо работал, отпустить? Как вы думаете?

- Я думаю, это будет мудро с вашей стороны, - поддержал Александр Михайлович.

Потом он приходил просить за Кештманда и Кадыра, когда был раскрыт заговор "Парчам" и стало ясно, что начальнику госплана и министру обороны не избежать расстрела. Тогда Тараки уже встретил холодно, выслушал просьбу и ответил сразу, не раздумывая:

- Их судьбу решит ревтрибунал.

Ревтрибунал приговорил Кештманда и Кадыра к смертной казни. Тогда Тараки тоже выглядел ещё бодро и уверенно.

И вот спустя всего год человек изменился до неузнаваемости. Впрочем, и сама революция изменилась. Именно об этом надо говорить усталому Нуру. Говорить неприятные для его самолюбия вещи.

Пузанов оглянулся на посольского переводчика Рюрикова, приглашая его переводить:

- Товарищ Тараки, мы имеем поручение от советского руководства срочно сообщить его точку зрения на события, которые происходят в вашей стране. Москва просит сделать это в присутствии Амина.

Тараки, казалось, не удивился просьбе:

- Хорошо, он здесь, во дворце, и его сейчас позовут. Вызвав охранника, приказал ему пригласить Амина.

Тот пришёл почти сразу, правда, в халате и тапочках. Цепко оглядел ночных гостей, поздоровался.

- Извините, что я по-ночному. Собирался уже ложиться спать, но мне сказали, что приехали советские товарищи, и я, чтобы не терять время, не стал переодеваться.

"Или чтобы поскорее узнать, зачем приехали", - продолжил про себя Александр Михайлович и повторил, что привёз сообщение из Москвы. Зачитал его. Тараки и Амин выслушали его с напряжением, но, кажется, ожидали чего-то более серьёзного от ночного визита такой представительной делегации. Хотя, будь они мудрее в политике, поняли бы, что уже и это обращение - едва ли не попытка вмешаться в чужие дела и отсутствие резких выражений в нём ещё не говорит о нормальной ситуации.

- Да, в руководстве страны есть некоторые разногласия, но они преодолимы, - начал первым Тараки. - А советскому руководству доложите, что мы благодарим их за участие и заинтересованность в наших делах. И можете заверить, что всё у нас будет в порядке. Вот мой сын, и он подтвердит это, - генеральный секретарь указал взглядом на Амина. Пальцы Тараки по-прежнему держал у лица, но Пузанову показалось, что под седыми усами Нура мелькнула усмешка.

- Я полностью согласен с товарищем Тараки: все разногласия преодолимы, - торопливо, словно опасаясь, что ему не дадут выговориться, сказал Амин. - И хочу добавить: если вдруг мне придётся уйти на тот свет, я умру со словом "Тараки" на устах. Если же судьба распорядилась так, что дорогой учитель покинет этот мир раньше меня, то я свято буду выполнять все его заветы. Он мой отец. Он меня воспитал, и всё будет так, как скажет он. Обещаю при нём, что я сделаю всё, чтобы в партии было единство.

И опять - то ли кашлянул, то ли ухмыльнулся за ладонями председатель ревсовета. А разговор можно было считать законченным.

Посол встал первым, поклонился, прощаясь.

- Все эти игры в отцов и сыновей - для отвода глаз, для того, чтобы потом больнее укусить друг друга, - лишь сели в машину и захлопнули дверки, сказал Иванов.

- К сожалению, вы, кажется, правы, - отозвался с переднего сиденья посол.

От представителя Комитета госбезопасности иной оценки он, впрочем, и не ждал. Если его личные симпатии всё-таки на стороне Тараки, то Иванов не признаёт за лидеров ни Нура, ни Амина. Вообще-то плохо это, когда среди советников уже произошло размежевание на таракистов и аминистов, так никогда не найти истинных оценок. Их вон трое в машине, и у каждого своё мнение. Горелов, например, после приезда Заплатина в большом восторге от Амина. Но им, военным, главное - работоспособность руководителя, его конкретность и чёткость во всём. Здесь Тараки, конечно, проигрывает своему ученику, ну а если смотреть на человечность...

Лев Николаевич, а ваше мнение? - спросил у Горелова.

- Конфликт зашёл слишком далеко, - отозвался тот, - Лично я боюсь, что мы уже здесь бессильны.

Замолчали, стали смотреть в окна машины. Кабул уже спал, погружённый во тьму, проторговавший ещё один день и совершивший на благословление ещё один намаз вслед уходящему солнцу. Недавно в одной из газет, полученной из Союза, Александр Михайлович прочёл занимательную заметку о враче из Баку, который доказывает, что совершение намаза - это великая врачующая сила. Что чтение сур из Корана по ритмике есть не что иное, как дыхательная йога, а прикладывание лбом к земле - разрядка, освобождение тела от избытка энергии. И так далее. Может, так оно и есть, давно пора понять, что на Востоке ничего не делают зря. А посольские шутники, преимущественно из молодых, даже гарему нашли объяснение: если в Европе мужчина отдаёт свою силу и энергию женщине, то в гареме создаётся такое энергетическое биополе, при котором уже мужчина получает в определённый миг от своих жён и силу, и заряд новой бодрости. Потому, мол, здесь и старцы в состоянии создавать семьи и иметь детей.

Эх, молодцы, помогли бы лучше найти тот момент, когда можно примирить генсека и его заместителя. А то ведь когда паны дерутся, чубы трещат у холопов. Но нельзя же в самом деле, чтобы при народной власти жилось народу хуже, чем при Дауде. Тогда ради чего и революция? Правда, народной и сегодняшнюю власть назвать можно только с большой натяжкой - в ЦК на данный момент из тридцати человек ни одного рабочего, не говоря уже о крестьянах.

Всплыла вдруг фраза Амина, сказанная им напоследок: "Я сделаю всё, чтобы в партии было единство". Он в самом деле имел ввиду объединение или... или изгнание из партии всех неугодных, как сделал с "четвёркой"? Ох, Восток, Восток...

- И всё-таки надо сделать всё, чтобы примирить их, - уже подъезжая к воротам посольства, в задумчивости проговорил Пузанов. - Сделать всё возможное. Да... Ну что, зайдём, выпьем чаю или спать?

И тут же заметил у посольских ворот три лимузина с афганскими номерами. Что за чертовщина? Кто приехал и зачем?

Из проходной торопливо вышел комендант посольства:

- Александр Михайлович, в посольство прибыли Ватанджар, Гулябзой, Сарвари и Маздурьяр. Говорят, Амин отдал приказ арестовать их.

- Где они?

- Звонят, пытаются поднять войска.

- Ни в коем случае! Лев Николаевич, немедленно езжайте к себе. Ни один самолёт или вертолёт не должен подняться в воздух, ни одному танку ни под каким предлогом не двигаться с места. Хватит крови. Хватит.

- Есть. Понял.

НЕОБХОДИМОЕ ПОСЛЕСЛОВИЕ: Горелов успеет отдать необходимые распоряжения своим советникам в Кабульском и Баграмском гарнизонах, и в самом деле ни один танк не выйдет из военных городков, ни один самолёт не взлетит с аэродромов. Пузанов вначале станет уговаривать "четвёрку" не поднимать верные им части по тревоге, затем просто запретит им пользоваться городским телефоном, прекрасно зная, что он прослушивается.

Министры переедут в посольство Чехословакии, но и там им не разрешат пользоваться связью.

14 сентября 1979 года. 7 часов утра. Кабул.

Наташа проснулась от того, что почувствовала на себе чей-то взгляд. С усилием приоткрыла глаза. Ребёнок капризничал всю ночь, забылась только под утро, и первой мыслью было: неужели опять проснулся?

Но рядом стоял муж. Он уже облачился в форму и, опершись на дужки кровати, смотрел то на неё, то на кроватку сына.

- Что рано? - с облегчением закрыв глаза, вяло протянула мужу руку: я здесь, с тобой, но просто нет сил бороться со сном.

Сайед взял ладонь, поцеловал, и Наташа благодарно улыбнулась.

Спите, мне пора.

Она легонько кивнула, вновь погружаясь в сон. И не могла сказать, длилось это забытьё мгновение или всё же несколько минут, но когда вновь открыла глаза, муж возвращался от двери в комнату. увидев, что она наблюдает за ним, задумчиво замер. Потом улыбнулся, сделал вид, будто что-то ищет. На самом деле подошёл к кроватке сына, поправил одеяльце, незаметно погладив тельце ребёнка.

- Что случилось? Ты куда? Сегодня же джума? - приподнялась встревоженная Наташа. Мгновенно вспомнился вчерашний разговор за поздним чаем: Сайед сказал, что между Тараки и Амином всё должно решиться если не сегодня, то завтра. Что решиться? Муж служит у Тараки, но главный для него - Амин. В чью сторону он сделает выбор?

- Сайед!

- Спите, - сказал на этот раз более решительно и торопливо вышел.

тревога, уже родившись, вытеснила сон. Как была в рубашке, Наташа подбежала к окну. Муж - главный адъютант генерального секретаря Сайед Тарун, шёл к подъехавшей за ним машине легко и быстро, как всегда. Это немного успокоило её, однако сон уже пропал. Наташа села за столик, взяла в руки полученное вчера и неизвестно сколько раз перечитанное письмо от родителей. Поднесла конверт к лицу, пытаясь уловить запах далёкого дома далёкой России.

14 сентября 1979 года. 15 часов. Кабул.

- Алло. Лев Николаевич? Это Пузанов. Здравствуйте.

- Здравствуйте, Александр Михайлович. А я только собирался вам звонить.

- Что случилось?

- Арестованы офицеры, которым вчера звонили министры из посольства.

- Бывшие министры.

- Что-то и с ними?

- Сегодня официально объявлено, что они сняты со всех постов. Амин таким образом объявил войну Тараки.

- Вы звонили в Москву?

- Да. Политбюро рекомендует сделать ещё одну попытку, чтобы примирить лидеров. Я только что звонил Павловскому, он выезжает ко мне.

- Уже вчера было ясно, что мирить их бесполезно.

- Да, но я понял так, что на этот раз мы должны вести речь уже не о примирении, а о спасении Тараки. Подъезжайте ко мне прямо сейчас.

- Хорошо.

- Когда Горелов подъехал к посольству, его уже ждали в машинах Пузанов, Павловский и Иванов. "Давай за нами", - махнул из-за стекла посол, и машины тронулись к центру города.

Тараки словно и не покидал кабинета после вчерашней встречи. Он вновь сидел в кресле, но только теперь нервно подёргивал пальцами перед своим лицом. На столе лежала кипа газет - создалось впечатление, что афганский лидер искал хотя бы в одной из них опровержение того, о чём писали все остальные.

На самом деле утром ему позвонил Гулябзой:

- Учитель, Амин отдал команду арестовать нас.

- Не может быть.

- Для этого уже готовится батальон.

- Но я же не разрешал этого делать!

Гулябзой, кажется, усмехнулся: сколько дел Амин уже сделал, не спрашивая вашего разрешения. И Тараки понял, что арест министров - это последняя ступенька к нему, Тараки. Следующим будет он.

- Он не сделает этого, - сам не веря в свои слова, проговорил в трубку Тараки.

И вот газеты подтвердили - может, Амин уже издаёт указы, не спрашивая его согласия. Игнорируя его подпись. Это - конец.

- Как же так, товарищ Тараки, - начал и Пузанов. - Только сегодня ночью Амин при нас говорил о единстве в партии, а сегодня мы узнаём... - Александр Михайлович кивнул на газеты.

Тараки обхватил голову руками и наконец впервые сказал то, что давно было известно окружающим:

- Я знаю, что Амин поставил своей целью убрать меня, присвоить себе нашу революцию. Это страшный человек. Он пойдёт на всё ради своей цели. Если он придёт к власти, прольётся много невинной крови.

- Товарищ Тараки, - поднял руку Пузанов, словно защищая генерального секретаря от излишней эмоциональности и волнений. - Давайте ещё раз серьёзно обсудим ситуацию, которая сложилась у вас в правительстве. Мы считаем, что нужно опять пригласить Амина.

- Да, сейчас.

Тараки поднял телефонную трубку:

- Товарищ Амин? Здесь у меня советские товарищи в гостях, мы бы очень хотели видеть и вас... Нет, без охраны. Приезжайте без охраны, - уже резко повторил Тараки и бросил трубку. Нажал кнопку. Вошёл адъютант - старший лейтенант Касым. После революции его назначили начальником политотдела Баграмского гарнизона, но в декабре семьдесят восьмого Тараки взял его в Москву на подписание Договора о дружбе и сотрудничестве с СССР и с тех пор не отпускал от себя: в исполнительности и преданности ему не было равных в окружении генерального секретаря.

Старший лейтенант замер у двери, с тревогой и озабоченностью глядя на осунувшееся лицо своего кумира.

- Сейчас подъедет Амин. Он должен быть один без охраны.

- Есть, - кивнул Касым и вышел.

В кабинете наступила тишина. Молчал Тараки, погружённый в свои думы, молчали переглядывающиеся меж собой гости. Да и что говорить, всё ясно. Всё будет зависеть сейчас от поведения Амина.

Тихо отворилась дверь, - с чашками и заварным чайником на подносе вошёл порученец Тараки лейтенант Бабрак. Осторожно обошёл всех за столом, сократив несколько минут ожидания. Так же тихо вышел.

В приёмной Касым осматривал свой автомат.

- Ты что это? - удивился Бабрак.

- Проверь и свой, - вместо ответа посоветовал Касым. - Слышал про Ватанджара и других?

- Сегодня во всех газетах об этом.

- У товарища Тараки практически не осталось сторонников в политбюро. Амин сделает всё, чтобы отстранить его от власти, а затем и убрать.

- Но ты сказал, что Амин сейчас подъедет сюда.

- Да, сказал. И куда сразу делся наш главный адъютант?

- Тарун? - Бабрак оглядел комнату, хотя прекрасно помнил, как главный адъютант Тараки после сообщения Касыма вышел из приёмной.

- Я ему не верю. Это человек Амина. Он пошёл его встречать.

- Ну и что? Он и раньше это делал.

- Он пошёл его встречать с автоматом. А товарищ Тараки приказал Амину приезжать без охраны.

- Ты думаешь...

- Я ничего не думаю. Но если он не выполнит приказ учителя, я уложу всех этих предателей на пороге. И пусть меня судят потом за то, что я раз и навсегда покончил с теми, кто мешает товарищу Тараки и революции. Ты со мной?

- Да.

В кабинете у генерального секретаря раздался мелодичный звон - три часа дня. Пузанов, за ним все остальные посмотрели на наручные часы - да, пятнадцать, Амин должен уже подъехать.

И именно в этот момент во Дворце, прямо за стеной кабинета раздались автоматные очереди. Пузанов, вскочивший первым, буквально оттолкнул в угол Тараки, сидевшего напротив двери. Горелов подбежал к окну. По двору Амин тащил своего адъютанта Вазира. Оба были в крови, но Горелов отметил другое: на груди у адъютанта болтался автомат. "Зачем же с оружием?" - с горечью подумал Лев Николаевич.

Вбежал бледный, с горящими глазами Касым, начал объяснять что-то на пушту Тараки. Переводчик, владеющий только дари, недоумённо пожал плечами на молчаливые вопросы посла.

- Только что был убит мой главный адъютант Тарун, - наконец произнёс Тараки.

- Наверное, нам надо поехать к Амину, - тут же решил Пузанов. И, чтобы генеральный секретарь правильно его понял, тут же добавил: - Попытаемся узнать, в чём дело.

Как не хотелось Тараки, чтобы уходили советские товарищи. Интуиция подсказывала: пока они здесь, с ним ничего не случится, однако согласно кивнул головой.

Пропустив вбежавшую в кабинет жену Тараки, Пузанов и сопровождающие его товарищи вышли из кабинета. Мимо бледных, но решительно сжавших губы и автоматы Касыма и Бабрака, стараясь не наступать на кровь, залившую ступени, обойдя тело убитого Таруна, советские гости поспешили к своим машинам.

НЕОБХОДИМОЕ ПОСЛЕСЛОВИЕ: Бабрак и Касым будут арестованы на следующий день и сразу же, без суда и следствия, расстреляны по приказу Амина.

Похороны Таруна превратятся в день национальной скорби. Опять же по распоряжению Амина будут приспущены государственные флаги не только в самом Афганистане, но и в афганских посольствах и представительствах за рубежом. Все газеты ДРА выйдут с краткой биографией Таруна - родился в 1942 году, в 1962 году учился в военном училище в СССР, после апрельской революции - начальник "Царандоя", затем главный адъютант Тараки. Убит контрреволюционными элементами. Город Джелалабад по указанию Амина переименовали в Таруншар.

Однако название не прижилось, и о Таруне забылось быстрее, чем предполагалось. Этого желал, кстати, и сам Амин. Ему крайне не хотелось, чтобы ворошилось прошлое Сайеда, что это именно Тарун исполнил его приказ по штурму номера, где находился американский посол Дабс, что это он рекомендовал его главным адъютантом генеральному секретарю. Дважды сообщал Тарун своему кумиру о готовящемся на него покушении. И когда утром 14 сентября Амин приказал ему быть готовым ко всем неожиданностям, когда шёл на провоцирование стрельбы, впереди себя послал именно Таруна с приказом: на моём пути не должно быть ни одного человека с оружием. Увидев на втором этаже Касыма и Бабрака с автоматами, Тарун потребовал очистить дорогу. Те, имея аналогичный приказ Тараки, в свою очередь приказали ему самому уйти с лестницы.

Тарун же, словно революционный матрос 17-го года, имел привычку носить за поясом два пистолета. Рука привычно потянулась к оружию, и Бабрак, не ожидая развязки, сам нажал на спусковой крючок. Амин находился в это время ещё за углом, отпустив на этот раз от себя охрану вперёд достаточно далеко. И, услышав выстрелы, больше обрадовался, чем испугался. Он шёл в кабинет генерального секретаря с твёрдым решением объявить ему при советских товарищах о том, что он больше не подчиняется ему и не считает его главой государства. Об этом он сказал Тараки вчера по телефону, теперь пришла очередь действовать окончательно и решительно. Что ж, выстрелы во Дворце избавили его от лишних слов. За него - армия, ревсовет и политбюро. Страной должен управлять тот, кто работает, а не любуется собой.

14 сентября 1979 года. 15 часов 30 минут. Кабул.

Василий Петрович Заплатин стоял на балконе своего кабинета, когда подъехала машина Амина. К ней выбежали офицеры, помогли выбраться окровавленному Амину, начали вытаскивать его адъютанта.

- Экбаль! - придя в себя, позвал Василий Петрович.

Амин уже скрылся в здании, но начальник главпура, глянув на машину министра, без слов побежал вниз, в его кабинет. Заплатин пошёл было за ним, но сдержался: чтобы как-то отреагировать на происходящее, надо знать происшедшее. Кто стрелял в Амина? Он поехал к Тараки - неужели там? Не вытерпев, спустился на первый этаж. По коридору бегали офицеры, раздавались команды. У дверей Амина появились часовые.

Наконец вышел встревоженный Экбаль. Ни слова не говоря друг другу, советник и подсоветный поднялись к себе в кабинет.

- Амина обстреляла охрана Тараки, - тихо сообщил Экбаль.

- Он ранен?

- Нет. Ранен адъютант. Убит главный адъютант Тараки Тарун.

- Что делает Амин?

- Звонит Тараки.

- О чём говорят?

- Амин сказал: "Спасибо, ты хорошо меня встретил. Теперь приезжай ко мне, я тоже тебя угощу чаем".

За окном послышался шум, и подбежавшие к окну Заплатин и Экбаль увидели выходящих из машин Пузанова, Павловского, Иванова и Горелова. На ходу каждый из них дотронулся до автомобиля Амина, и все четверо вошли в здание.

- Я зайду к министру, - решил Экбаль.

Когда он вошёл в кабинет Амина, тот вытирал платком руки от крови.

- Мы просим пока ничего не предпринимать, - говорил Пузанов. - Надо во всём разобраться.

- В чём? - резко спросил Амин и бросил платок в корзину для бумаг. - Тараки предпринял на меня покушение. Мы сами разберёмся.

- Мы бы считали, что Тараки, как знамя революции, следует оставить председателем революционного совета, - стараясь не реагировать на резкость Амина, продолжал советский посол.

Амин дождался перевода и усмехнулся:

- Это решит ЦК.

И отвернулся, давая понять, что разговор окончен.

14 сентября 1979 года. 17 часов 30 минут. Кабул.

- Товарищ генерал, разрешите? - начальник генерального штаба подполковник Якуб вошёл стремительно, приблизился к самому столу: - Товарищ генерал, в эфир постоянно идёт сигнал: "Первый окружён вторым, первый просит помощи". Что посоветуете делать?

Заплатин внимательно посмотрел на Якуба: насколько он искренен? Начальник генштаба предан Амину, их жёны - родные сёстры. Если Амин берёт власть, Якуб конечно же будет на его стороне. Зачем же тогда он спрашивает совета? Перестраховка на всякий случай или всё-таки честь офицера заставляет искать компромисс?

- Вы понимаете, что это Тараки просит помощи?

- Да.

- Это Амин... послал своих людей к нему?

Якуб замялся, но всё же ответил правду:

- Да, Касым и Бабрак уже арестованы.

- Значит, следующий - Тараки?

На этот раз Якуб промолчал, нервно побарабанил пальцами по столу.

- Знаете, мы, наверное, не вправе вмешиваться в ваши внутренние дела, и особенно в такие моменты, - вспомнив просьбу Якуба, ответил Заплатин. - Мы можем советовать до начала событий, а если они уже идут... и тем более когда уже поздно... - Василий Петрович пристально посмотрел на Якуба. - Единственный совет, если можно - не поднимайте войска. Зачем вам кровь?

За окном, заставляя зазвенеть стёкла, прогремел артиллерийский выстрел. Якуб и Заплатин, переглянувшись, стремительно вышли на балкон. Над Дворцом Арк рассеивалось белое облачко, - значит, выстрел был сигнальный. Тараки просил о помощи или Амин возвещал о победе?

Якуб поспешил из кабинета.

НЕОБХОДИМОЕ ПОСЛЕСЛОВИЕ: 15 сентября центральные афганские газеты ещё вышли с текстом пресс-конференции Тараки в Гаване, а 16-го радио Афганистана в восемь часов вечера передало текст заявления пленума ЦК НДПА (аванграда рабочего класса страны):

"Сегодня с 9 до 13 часов состоялся чрезвычайный пленум ЦК НДПА под председательством секретаря ЦК НДПА, члена политбюро д-ра Шах Вали.

На этом заседании была всесторонне рассмотрена и обсуждена просьба Н.М. Тараки. В своей просьбе Н.М. Тараки заявил, что по состоянию здоровья не может продолжать исполнение партийных и государственных обязанностей. Пленум ЦК НДПА всесторонне и внимательно рассмотрел эту просьбу и единогласно удовлетворил её.

Пленум ЦК НДПА избрал генеральным секретарём ЦК НДПА секретаря ЦК НДПА, премьер-министра ДРА товарища Хафизуллу Амина".

Далее сообщалось, что с 15 до 17 часов этого же дня состоялось заседание ревсовета республики. Председателем его избран Амин. Минутой молчания участники заседания почтили память Сайеда Таруна.

17 сентября в редакционной статье "Кабул таймс" сообщила, что назначение Х. Амина - это хорошая новость. Его энергия, храбрость и мудрость вселяют в нас надежду и уверенность в том, что задача построения бесклассового общества будет выполнена.

Да здравствует наш товарищ "командир апрельской революции".

На пресс-конференции д-р Шах Вали скажет иностранным корреспондентам, что к событиям во Дворце могли быть причастны и советские товарищи, которые там как раз и находились. Узнав об этом, посол СССР поедет к Амину и потребует объяснений. Амин встретит очень прохладно, будет говорить повышенным тоном, взволнованно. Под конец встречи, правда извинится:

- Вы извините, что я громко говорю. Я просто родился и рос в горах, а там трудно услышать друг друга, поэтому приходилось кричать.

И надо сказать, что уже 23 сентября на пресс-конференции, говоря о том дне, скажет:

- Тараки жив. Как правило, авторитетные лидеры сами не отдают власть добровольно. Их обычно устраняет от власти народ.

- Тараки лично убил Таруна?

- Нет.

- Знали ли советские руководители о происходивших событиях?

- Совершенно точно - нет.

Самого Тараки на пленум и заседание ревсовета не приглашали. С 15 сентября у него в кабинете, во всех помещениях, где жил он и его родственники, отключили телефоны. Выходить самим и принимать гостей не разрешалось. Потом родственников увезут в тюрьму, а через какое-то время за ними последует и Нурбиби - жена Тараки.

Гулябзой, Ватанджар и Сарвари, получив сведения, что специально выделенный Амином батальон выехал арестовывать их, переоделись в национальную одежду и затерялись в городе. Одно время они жили на вилле советского разведчика. Кольцо поисков сужалось, и тогда было принято решение вывезти их из страны. Были заготовлены ящики, в которых и поместили министров. Грузы, отправляемые в Советский Союз, Амин приказал осматривать особенно тщательно, и рейс самолёта, в который загрузили "гробы", объявили на Софию.

Однако уже через день эта информация просочилась к Амину. И придёт приказ - осматривать любой рейс, вскрывать даже гробы. И в самом деле вскрыли настоящий гроб, следовавший в Союз. Накануне в Баграме в батальоне Ломакина застрелился представитель особого отдела капитан Чепурной. Выехали они с комбатом на пикник на природу, выпили немного, капитан достал итальянский пистолет, повертел его в руках и, скорее всего, случайно нажал на спусковой крючок. Рана оказалась смертельной.

Гроб с телом капитана генерал-лейтенант Гуськов будет вывозить через Кабул, вот там и прикажут ему поднять крышку. Ещё ничего не зная о событиях с министрами, Гуськов было возмутился, но полиция окажется непреклонной: вкрывать. И только убедившись, что в гробу в самом деле погибший шурави, разрешат загрузку в самолёт.

Буквально на следующий день после рокового выстрела Ломакина приказом из Москвы уволят из Вооружённых Сил. Во-первых, он не имел права покидать расположение батальона (кроме одного дня в неделю для выезда в Кабул на узел связи). Во-вторых, в батальоне был введён "сухой закон". В-третьих, события в Кабуле разворачивались настолько непредсказуемо, что от батальона требовалась высочайшая степень готовности, которую, по мнению Москвы, такой комбат обеспечить не мог. Единственное, что удалось отстоять командованию ВДВ перед Генштабом, - это не лишать подполковника пенсии.

На место Ломакина прилетит майор Пустовит. Гуськов даст прочесть ему тот самый приказ в серенькой записной книжице, и майор распишется на нём после фамилии Ломакина. Уже при нём батальон поднимут по тревоге, снабдят боеприпасами и посадят в самолёты - лететь в Кабул на спасение Тараки. Но, промаявшись несколько часов в "анах", десантникам дадут отбой. Без каких-либо объяснений.

Из четвёрки министров в сети Амина попадёт лишь Маздурьяр. В день ареста он поедет отдыхать в Пагман - курортный городок на север от Кабула, там его и схватит полиция. И прямым назначением - в Пули-Чархи.

Документ (из секретной переписки американских внешнеполитических ведомств по Афганистану).
15 сентября 1979 г., № 6874.
Из посольства США в Кабуле.
Госсекретарю, Вашингтон, немедленно, в первую очередь:
В посольства США: в Анкаре, Пекине, Дакке, Исламабаде, Джидде, в консульство США в Карачи, в посольства США: в Лондоне, Москве; в миссию США в НАТО; в посольства США: в Дели, Париже; в консульство США в Пешеваре; в посольство США в Тегеране - в первую очередь.
Секретно.
Тема: (Ограниченное служебное пользование): Халькистский режим принял в Кабуле жёсткие меры безопасности.

Амстутц.

Документ (из переписки советского Министерства иностранных дел с посольством СССР в Кабуле):
15 сентября 1979 г.
Советским представителям в Кабуле.

А. Громыко

Документ (из секретной переписки американских внешнеполитических ведомств по Афганистану).
17 сентября 1979 г., № 6936.
Из посольства США в Кабуле.
Госсекретарю, Вашингтон, немедленно, в первую очередь: посольство США: в Пекине, Дакке, Исламабаде, Джидде; в консульство США в Карачи; в посольства США: в Лондоне, Москве; Дели, Париже, Тегеране; в миссию США в НАТО.
Конфиденциально.
Тема: (Ограниченное служебное пользование): Напряжение в Кабуле уменьшается по мере того, как президент Амин использует свои политические завоевания.

Амстутц.

18 сентября 1979 г., № 6976.
Из посольства США в Кабуле.
Госсекретарю, Вашингтон, немедленно.
Конфиденциально.
Тема: Некоторые соображения об афганском политическом кризисе.

Амстутц.

22 сентября 1979 г., № 250373.
От госсекретаря, Вашингтон.
В посольство США в Исламабаде, немедленно.
Секретно.
Тема: (Секретно): Анализ ситуации в Афганистане правительством Пакистана.
На № 10702 из Исламабада.

Вэнс.

27 сентября 1979 г., № 7218.
Из посольства США в Кабуле.
Госсекретарю, Вашингтон, немедленно.
Конфиденциально.
Тема: Визит поверенного в делах к президенту Амину.
На № 250412 и 250278 из госдепа.

Амстутц.

8 октября 1979 года. 18 часов. Кабул.

Начальник караульной службы охраны Дворца лейтенант Экбаль уже переоделся в гражданское платье, чтобы идти домой, когда его вызвал к себе начальник гвардии майор Джандад. Поглядывая на часы и чертыхаясь - должна была подъехать машина и подбросить его до остановки, лейтенант вновь облачился в форму, поднялся на второй этаж.

В кабинете, кроме начальника, сидел и его заместитель по политической части старший лейтенант Рузи. Экбаль только успел доложить о прибытии, как в дверь постучали и вошёл его друг - лейтенант Абдул Водуд, начальник связи гвардии. Увидев друг друга, одновременно спросили взглядами: "Зачем вызвали", - и так же одновременно пожали плечами.

Джандад пригласил лейтенантов подойти ближе к столу, сам же - высокий, мускулистый, упругий, по-кошачьи цепко прошёл к двери, проверил, плотно ли она закрыта. Остановился за спинами подчинённых и, когда они хотели повернуться к нему, остановил, положив им тяжёлые руки на плечи. Из-за стола на офицеров испытывающе смотрел Рузи.

- Я вас вызвал вот по какому вопросу, - начал за спиной майор. - По решению руководства ЦК НДПА и революционного совета республики бывший глава правительства Нур Мухаммед Тараки должен быть уничтожен.

Лейтенанты, только что вновь хотевшие при первых словах командира повернуться, теперь сами замерли, сжались. Слова начальника гвардии пронзили, но окончательный смысл доходил медленно. Зачем начальник говорит им это? Такое лучше не знать, даже если служишь и в охране. Пронеси и помилуй, милосердный и милостивый...

- И это должны сделать вы! - резко закончил командир.

Что? Тараки? Они? Уничтожить?

- Да, вы, - прочёл их мысли майор. Вернулся к столу, набычил голову: - Вы - члены партиии обязаны выполнять её решения.

Теперь лейтенанты боялись посмотреть друг на друга. Словно они уже выполнили приказ Джандада, ЦК НДПА, ревсовета и... и...

- Надо... вроде... документ какой, - пересилив страх, попытался сопротивляться Экбаль. - чтобы официально, - тут же поторопился добавить. Надо срочно найти повод, выход, чтобы отказаться, надо дать понять, что он не желал бы выполнять этот приказ. зачем он ждал машину, мог бы дойти и пешком, а теперь...

- Или хотя бы... обращение по радио, - так же несмело, но тем не менее поддержал друга Водуд. И точно таким же извиняющимся тоном торопливо пояснил: - Чтобы не получилось, что это мы... сами...

Он тоже умолк, видимо, почувствовав, что собственно, и слова Экбаля, и его - это уже, фактически, согласие на... на...

Подумать, а тем более произнести слова о предстоящем - этого они просто боялись. Слишком высоко от них, лейтенантов, только-только принятых в партию, был Тараки - основатель этой самой партии. И хотя последние события, судя по газетам, показали, что он предал революцию, замышлял убийство их нынешнего руководителя Амина, имя Нур Мухаммеда Тараки, буквально вчера произносимое рядом с именем Аллаха, так быстро ещё не могло опуститься в их сознании на землю. Да и убить человека - убить не в бою, а... просто прийти и убить...

- Насчёт заявлений можете не беспокоиться, они будут, - навис над подчинёнными Джандад. - А я ещё раз повторяю: решением пленума ЦК НДПА Тараки исключён из партии, а решением ревсовета снят со всех постов и приговорён к смерти. Он теперь - никто, понимаете, никто. Вы выполняете решение партии, волю народа и мой приказ. Вам этого не достаточно?

Этого было достаточно. С самого начала всё было достаточно и предельно понятно - они не смогут отказаться. И боялись они, может быть, не столько исполнения приговора, сколько самого командира. Ведь ясно, что, если откажутся... Нет-нет, они не хотят умирать в застенках Пули-Чархи. Они не хотят, чтобы погибли их близкие.

Зазвонил телефон, и лейтенанты впились в него взглядами: может он принесёт спасение, сотворит чудо? Принесёт весть, которая всё отменит, выведет из той орбиты, куда их непонятно каким образом занесло, заставит заниматься одного нарядами, другого связью.

- Рузи, к начальнику генштаба, выслушав указания по телефону, сказал Джандад молчавшему всё это время помощнику по политчасти. Тот стремительно вышел. Значит, и подполковник Якуб всё знает...

Странно, но сознание этого принесло Экбалю и Водуду некоторое облегчение. Это вольно или невольно снимало с них какую-то долю ответственности, давало уверенность, что высшее руководство страны и армии всё знает, что всё делается по закону, и всё так и должно быть.

Джандад вытащил портмоне, прямо в нём отсчитал деньги и протянул несколько бумажек Экбалю.

- Купишь белой материи. Сошьёшь в виде простыни и принесёшь мне.

"Для Тараки", - понял начальник караула. Зачем он согласился на эту должность?

Вернулся возбуждённый Рузи и, хотя видел нетерпение находившихся в кабинете, сначала сел на своё место, потом ещё удобнее устроился в кресле и только после этого наконец сообщил:

- Начальник генерального штаба приказал хоронить на "Холме мучеников", рядом с умершим год назад его старшим братом.

Для майора это была очередная информация, уточнение деталей, для лейтенантов же - крушение надежд. Спасения так и не пришло. Значит, на то воля Аллаха.

- Идите. Но находитесь на месте, я вас вызову, - отпустил подавленных подчинённых Джандад.

Офицеры вышли и, не глядя друг на друга, разошлись в разные стороны.

- Не проговорятся? - задумчиво спросил Рузи. Сложив на груди руки он в окно наблюдал за идущим вдоль плаца Экбалем. Снующие по внутреннему двору гвардейцы с заварными чайниками в руках - скоро ужин, отдавали ему честь, но лейтенант не отвечал на приветствия. Он шёл точно по белой линии строевой разметки, и подошедший к окну начальник гвардии подождал с ответом, загадывая: что станет делать начальник караула, когда она закончится?

Лейтенант не остановился, не свернул: линия была у него внутри.

- Возьмёшь его и съездите на кладбище, проверите готовность могилы. И - полная скрытность, ни один посторонний не должен видеть никаких приготовлений. Солдат для работ с лопатами и кирками пришлют прямо туда. Труп сверху накроете листами железа. Возьмёшь их в ремонтной мастерской.

- Оно же для лозунгов и плакатов.

- Теперь не потребуются. Солдат после работы - в Пакистан.

- Есть.

Н.М. Тараки

...В эту ночь Тараки не спалось. Он давно потерял счёт дням и ночам, а если точнее, то он просто и не считал их. И особенно после того, как увели из комнаты жену. Жил от скрипа до скрипа ключа в замочной скважине: за ним? Оставлять его живым, а тем более долго оставлять живым - Амину опасно. Так что обольщаться насчёт помилования не стоит, Хафизулла не пощадит его. Он сметёт и его самого, и имя его, а события перескажет так, как выгодно ему. Как же это всё могло случиться? "Верный ученик любимого учителя..."

Тараки помассировал левую сторону груди - вновь дало о себе знать сердце. Нащупал в кармане рубашки партийный билет, вытащил его. В феврале, полгода назад, он попросил товарищей из КПСС - партийных советников, помочь создать и отпечатать билет члена НДПА. Из Москвы прислали около тридцати образцов билетов всевозможных партий со всего мира - выбирайте, комплектуйте как нравится. Выбрали какой проще, без граф и пояснений - с учётом малограмотности большинства коммунистов. Через месяц из Советского Союза прибыл целый грузовик новеньких партбилетов и учётных карточек. Нашли хорошие чернила, писаря с красивым почерком и тот заполнил партбилет за номером один Тараки, за номером два - Амину. Они и вручали их друг другу, 21 апреля, накануне дня рождения Ленина.

Но мало кто знал, что тот, первый партбилет, пропал у Тараки через несколько дней. Стыдно было, но позвонил Веселову, партийному советнику:

- Товарищ Веселов, партийный билет не могу найти.

- Что-о? Ищите, - с тревогой отозвался тот, а вскоре и сам пришёл к нему в кабинет. - это же партбилет, товарищ Тараки. Поймите: пропал билет у генерального секретаря партии. Надо найти.

- А что у вас делают в таком случае? - осторожно спросил он.

- Исключают из партии или, в лучшем случае, объявляют выговор.

- Тогда надо найти, - с уже большей тревогой сказал Тараки.

Всё обыскали - бесполезно, как испарился. Протянули день, два, неделю - дальше ждать становилось бессмысленно, позвонили в Москву. Там, конечно, не обрадовались, но буквально на следующий день переслали новую бежевую книжицу под номером один.

Может, это тоже было дело рук Амина? Может, он уже тогда отлучал его от партии? Ведь надо было просто вспомнить, у кого билет со вторым номером, кто идёт следом за генеральным секретарём партии...

А ведь как не хотелось верить в предательство Хафизуллы в Москве, когда об этом предупреждал Брежнев! Улыбнулся он тогда и предложению Громыко объединиться с лидером "Парчам" Бабраком Кармалем, чтобы противостоять рвущемуся к власти Амину. Успокаивал советских друзей: он не рвётся, он просто такой по натуре и молодости.

Этот, первый, разговор произошёл, когда летел в Гавану, на совещание глав государств и правительств неприсоединившихся стран. А возвращаясь через несколько дней опять же через Москву, услышал от Брежнева и Андропова новости, которые заставили вздрогнуть и серьёзно задуматься над положением дел в руководстве страны и партии: Амин в его отсутствие практически отстранил от занимаемых постов самых верных и преданных революции людей - Гулябзоя, Ватанджара, Сарвари и Маздурьяра.

Хотел больнее ударить? Ведь знал, что это не просто герои революции и не просто его любимцы. Не дал им с Нурбиби Аллах детей, и почитал он Саида Гулябзоя и Аслама Ватанджара как сыновей, любил за молодость и удаль. Моулави Абдул Маджиб Афгани сказал однажды про них, пуштунов: "Пуштуны уважают смерть на поле боя. если афганец умирает на поле боя и оставляет сына, который может взять в руки оружие, то женщины его не оплакивают. Они говорят, что мужчины рождаются, чтобы погибнуть; они их оплакивают лишь тогда, когда мужчины не оставляют после себя сыновей, способных держать оружие".

"Нурбиби не придётся его оплакивать. У него есть сыновья, и они отомстят убийце.

- Это переворот, - сказал тогда Брежнев. - Тебе опасно возвращаться в Кабул.

Сейчас можно себе признаться, что стыдно в тот миг стало перед советскими руководителями за интриги в его партии и стране, за свою недавнюю беспечность, а значит, и недальновидность. Больно было осознавать, что в Москве могут плохо подумать о НДПА, в такой сложный для страны момент занимающейся делёжкой портфелей. И он ответил так, чтобы сохранить и гордость и достоинство, и даже - на всякий случай, если всё не так серьёзно, - долю пренебрежения:

- Я уже старый человек, и мне не страшно умереть.

Так страшно или нет? Сейчас, когда смерть стояла на пороге, бравировать, лукавить не перед кем. Но нет, нет, страха он и в самом деле не чувствует. Горечь, обида на товарищей - бывших товарищей по партии и борьбе, единодушно переметнувшихся на сторону Амина и проголосовавших за его исключение из НДПА, отчаяние перед обстоятельствами, отчасти даже недопонимание происшедшего - это есть, это клубится в душе все дни после ареста. Может, они как раз и вытесняют страх, тем более что он и сам не даёт себе права думать об этом. Он в самом деле истинный пуштун и чтит "Пуштунвалай" - свод неписанных, но свято почитаемых законов, где главными являются гаврат - честь, имандари - правдивость, преданность истине, независимо от последствий, сабат и истекамат - твёрдость и настойчивость, бадал - бесстрашие и отвага. Он, Нур Мухаммед Тараки, сын скотовода Назар Мухаммеда Тараки из села Сур под Газни, из пуштун племени гильзай клана тарак ветви буран, и перед смертью не нарушит ни одну из этих заповедей.

Единственное, о чём можно пожалеть, - что не написал он ни одной строчки из задуманного романа о Саурской революции. Ведь как бы там ни было, он в первую очередь всё же писатель. Писатель, вынужденный заниматься политикой и достигший вершин на этом поприще. Только надо ли было оставлять перо? И неужели нужно было дожидаться этого часа, чтобы понять, как он соскучился по листу бумаги, по бесконечной правке своих рукописей, по ночной тишине, мягкому свету лампы и своему одиночеству в рабочем писательском кабинете. Страшно разные вещи: одиночество писателя и одиночество узника. То сладостное добровольное заточение, когда рождались его лучшие книги "Скитания Банга", "Белый", "Одинокий", принесшие ему литературную славу, - разве оно не было счастьем? И повторится ли оно когда-нибудь? Хоть на миг? Неужели мир не отреагирует, что исчез лидер партии, глава правительства? Что предпримет Москва по отношению к Амину? И главное, кто ещё арестован? Если Гулябзой с товарищами тоже у Амина - то тогда прощай, революция. Единственный, кто может теперь противостоять Амину, - это Бабрак Кармаль. Но что он сделает из Чехословакии? К тому же ему всегда недоставало решимости, он много интеллигентничал, а жизнь - она...

"Вот такая она", - горько усмехнулся Тараки, оглядывая комнату-тюрьму. Думать о побеге, уговаривать, подкупать охрану - нет, это ниже его достоинства. Он не позволит себе опуститься до этого. Его или освободят, или он примет смерть, не сказав ни слова убийцам. А тем более не вымаливая у них пощады. Пусть знают, как умирают истинные революционеры. Пусть они дрожат, пусть они боятся кары.

У двери послышались голоса, в скважину неумело вставили ключ. Значит, не охрана. Значит...

Вошли трое - он не сразу узнал офицеров из своей бывшей охраны. По тому, как они остановились на пороге, как, стараясь не глядеть на него, принялись осматривать комнату, словно только за этим и пришли сюда, стало окочательно ясно: да, за ним.

- Мы пришли, чтобы перевести вас в другое место, - первым пришёл в себя от его всё понимающего и, главное, совсем не испуганного взгляда Рузи.

- И вы захватите мои вещи? - уже с откровенной усмешкой спросил Тараки.

- Да, мы перенесём и ваши вещи, - или не понял, или не хотел поддаваться эмоциям Рузи. - Пойдёмте.

Однако Тараки прошёл к столику, отодвинул отключённый с первой минуты заточения телефон, положил на него "дипломат". Испытывающе оглядел офицеров.

- Здесь около сорока тысяч афганей и кое-какие украшения. Передайте это моим... родственникам.

Хотя бы один мускул дрогнул, хотя бы как-то изменилось выражение лиц пришедших - Тараки бы почувствовал, понял, что с его родными и близкими. Но офицеры не выдали, не проговорились даже в жестах и мимике.

Передадим, - бесстрастно ответил Рузи. - Прошу.

Тараки вышел первым. Старший лейтенант, показав взглядом Водуду на одеяло, следом за ним.

- Сюда, прошу, - указал он на одну из комнат, когда они спустились на первый этаж.

Тараки оглядел пустынный, тускло освещённый коридор, поправил причёску - словно выходил на трибуну к людям, и шагнул в низкую дверь. И уже на правах хозяина, улыбаясь, - он и сам не знал, откуда у него столько выдержки, - пригласил в комнату офицеров. Увидев Водуда с одеялом, понимающе кивнул. Лейтенант, не ожидавший такого откровенного жеста, стушевался, отступил на шаг, стал прятать одеяло за спину.

- Передайте это Амину, - Тараки снял с руки часы и протянул их старшему лейтенанту.

Когда-то Хафизулла спросил в шутку: "Сколько времени на часах революции?" Пусть знает, что они остановились. Теперь у него остался только партбилет. Как быть с ним? Наверняка потом... после... станут выворачивать карманы. Мерзко, низко!

Нур Мухаммед решительно достал книжицу:

- И это тоже.

- Хорошо, - принял всё Рузи. Кажется, вздохнул с некоторым облегчением: приговорённый понял свою участь, не сопротивляется, не ползает у ног - таких приятнее... спокойнее... словом, так лучше.

Достал из кармана кителя тонкую шёлковую верёвку и, хотя сам мог спокойно связать уже выставленные Тараки руки, позвал помощников:

- Помогите.

- Я закрою дверь, - пряча дрожащие руки, сказал подчинённым Рузи и быстро вышел из комнаты.

Лейтенанты, оставшись одни, тут же отскочили от связанного, словно не были причастными к происходящему. Они тоже на могли унять дрожь и смотрели только на дверь,ожидая Рузи и конца всей этой истории.

- Принесите, пожалуйста, воды, - нарушил молчание Тараки, и Экбаль, опередив Водуда, выскочил в коридор.

- Ты куда это? - преградил ему там дорогу возвращающийся политработник.

- Он... просит пить.

- Некогда воду распивать. Пошли, - вернул лейтенанта Рузи.

Кажется в минуты отсутствия он не просто закрывал входную дверь, а и сбрасывал с себя последние капли нерешительности. И, войдя в комнату, с порога указал Тараки на кушетку:

- Ложитесь.

Тот посмотрел на вернувшегося Экбаля, облизал пересохшие губы. Да, он пожил на этом свете, ему не страшно покидать этот мир, но почему-то очень хочется пить...

Руки были связаны впереди, и Тараки лёг на спину. Оглядел ещё раз комнату и прикрыл глаза. Вот так умирают революционеры.

Рузи словно только этого и ждал. Стремительно подойдя к Тараки, одной рукой зажал ему рот, второй ухватил за горло. Водуд набросил на лежащего одеяло, - наверное, чтобы не видеть агонии. Экбаль прижал слабо подрагивающие ноги умирающего. А последнее, что попытался в этой жизни сделать Тараки, - это сбросить с лица потную, почему-то пахнущую железом руку Рузи.

Но силы были слишком неравны.

НЕОБХОДИМОЕ ПОСЛЕСЛОВИЕ: Через несколько минут убийцы вынесут тело Тараки, завёрнутое в одеяло, и уложат в машину. Она возьмёт курс на кладбище Колас Абчикан.

После 27 декабря Рузи и Водуд исчезнут из страны. Следы старшего лейтенанта отыщутся в Иране, потом, по некоторым слухам, он возвратится в Кабул с повинной. Однако халькисты, верные Тараки, приговорят его к смерти: "Ты, поднявший руку на учителя, не должен жить на этой земле". Экбаль предстанет перед революционным судом. Не избежит своей участи и Джандад, не говоря уже о начальнике генштаба Якубе и самом Амине.

Уничтожить семью Тараки Амин всё же побоится, отправит её лишь в Пули-Чархи. И в январе 1980 года, когда в США только ленивые корреспонденты и политики не будут убиваться по поводу смерти Амина, вдова Тараки обратится к президенту Америки Дж. Картеру:

"Господин президент. В течение последнего времени, до сентября 1979 года, мой муж являлся законным главой государства, председателем революционного совета, неустанно трудился во имя созидания нового, процветающего Афганистана. Однако в сентябре прошлого года заговорщик и вероотступник Амин, не брезгуя самыми коварными методами, предательски и подло захватил власть в стране. Он убил моего мужа, я повторяю - законного главу Демократической Республики Афганистан, а всю нашу семью, в том числе и меня, бросил в свой ужасный застенок.

Господин президент. У меня и у всех честных афганцев вызывает гнев и возмущение то, что вы пытаетесь защищать убийцу и преступника Амина. Вы позволяете себе называть его законным президентом Афганистана..."

По решению революционного суда место вдовы Тараки в тюрьме займёт вдова Амина.

Восток продолжал оставаться Востоком.

<< Глава 21 Назад II Далее: Глава 23 >>

Боевой путь ММГ «Кайсар» пограничных войск - реальные события афганской войны в одном из подразделений пограничных войск КГБ СССР 1981 - 1992 г.г.

© http://mmg-kaisar.ru

г. Калининград - 2012-2024, общая редакция и вёрстка: Лебедев В.Г.
Пользовательское соглашение