Ограниченный контингент

ГЛАВА 20. Войска Дяди Васи. Маргеловские «азиаты».
Быть бы верующим. Выбор - на Ломакина.
«Готовьтесь на 7 июля».

Начало июня 1979 года. Москва.

ВДВ - это вообще-то не воздушно-десантные войска. Это даже не Выходные Дни Выбрось, если говорить об офицерах.

ВДВ - это Войска Дяди Васи. Имеется ввиду их командующий - генерал армии Василий Филиппович Маргелов. О нём ходило при жизни и ходит сейчас множество легенд - реальных, додуманных и просто придуманных, которые, в свою очередь, очень даже могли быть. Собственно, за крутой нрав в 1959 году он был снят с этой должности, но через полтора года восстановлен вновь: достойной замены найти так и не удалось.

Маргелов создал дух войск, и десантники рвали тельняшки на груди только потому, что они десантники. Её, тельняшку, он выпросил у А.А. Гречко вместе с голубым беретом (до событий в Венгрии береты были малиновые). И однажды в бане, увидев, что у некоторых приглашённых генералов и полковников под рубашками оказались цивильные майки, построил их в предбаннике, вывел тех, кто имел тельняшку, а остальным указал на дверь.

Он много курил - только "Беломор", часто держал руки в карманах и сочно ругался матом - о, сколько случаев можно было бы рассказать по этому поводу, хотя всё-таки самым страшным рагательством у него считалась фраза "румынский бардак"! Пошло это с 1944 года, когда при освобождении Румынии в Маргелова выстрелили из-за угла, ранив в щёку, и он, признающий только открытый бой, посчитал это высшим оскорблением. С тех пор, если при проверке какого-нибудь полка он бросал эту фразу, командир в тот же день ложился в госпиталь на увольнение в запас - заслужить прощение было практически невозможно.

В кабинете у него стояли пудовые гири, и при назначении на высокие должности он просил кандидатов "побаловаться" с ними. Мог и выпить, но, закрыв тут же за столом на две-три минуты глаза, вставал бодрый. Зато уж если приезжал на парашютные прыжки, то не уходил с вышки до тех пор, пока не приземлится последний солдат. А когда родилась идея десантировать людей внутри боевых машин - технику на парашютах сбрасывали давно, теперь хотелось, чтобы после приземления она не стояла "железом" на площадке и не ждала, пока спустятся на своих парашютах экипажи, а сразу шла в бой. Затея, конечно, очень рискованная, ибо десантник, находящийся внутри машины, не имеет возможности влиять на ситуацию: как и где приземлиться - воля случая. Да и нет на технике запасных парашютов. Но зато заманчивая.

Словом, идею Маргелов поддержал, а первым посадил в БМД своего сына - майора. И сам закрыл за ним люк. Не будем гадать, что пережил он, когда над площадкой появился самолёт с "Кентавром", раскрылась рампа, и оттуда начала падать боевая машина. Единственное, что потом он позволил себе - обнял сына после удачного приземления:

- Не посрамил, молодец!

"Не посрамил..." - о такой похвале мечтал не только каждый десантник, но и любой юноша-допризывник. Под более чем двадцатилетним началом Маргелова десантные войска стали одними из самых мобильных в боевой структуре Вооружённых Сил, престижных службой в них, особо почитаемых в народе... Фотография самого Василия Филипповича в "дембельском" альбоме шла у солдат по самой высокой цене - за комплект нагрудных знаков. Конкурс в Рязанское воздушно-десантное училище перекрывал цифры ВГИКа и ГИТИСа, а срезавшиеся на экзаменах абитуриенты по два - три месяца, до снегов и морозов, жиди в лесах под Рязанью в надежде, что кто-то не выдержит нагрузок и можно будет занять его место. Дух войск витал настолько высоко, что вся остальная Советская Армия зачислялась десантниками в разряд "соляры" и "шурупов".

Однако шло деление и внутри самих ВДВ. Две дивизии, расположенные на юге, Маргелов не особо жаловал.

- Да что вы, азиаты, собой значите. Европу, Европу держать надо. Там у нас "румынский бардак".

К этому времени появилась необходимость создания ДШБР - десантно-штурмовых бригад. Проблема встала в другом - где взять сразу столько офицеров-десантников? Со скрипом, но решили расформировать одну дивизию и передать её по частям в округа. Только какую?

Тут-то и всплыли маргеловские "азиаты".

Справедливости ради отметим, что проработки по её расформированию начались до революции в Афганистане и до смены командующего ВДВ.

Генерал-полковник Дмитрий Семёнович Сухоруков принял войска за год до событий в Афганистане. Бывший десантный комдив, он исхитрился не поддаться общей эйфории ВДВ: интеллигентный, мягкий, никогда не повышающий голоса, прекрасно разбирающийся в литературе. После колоритнейшей фигуры Маргелова он казался конечно же анахронизмом, чужеродным телом в этих войсках. Чем он кончит - всем было ясно: не сработается, уйдёт. Вопрос ставился другой: сколько продержится и с чего начнёт?

Начал с боевой подготовки. В первые же месяцы командования поднял две дивизии, выбросил в белорусские леса воевать друг с другом. А потом был разбор.

- Чему мы учимся, товарищи? Давайте посмотрим на первом же примере: передовой отряд захватывает мост, "противник" отходит на пятнадцать километров. Через какое-то время подтягиваются основные силы десанта, и что начинается? Море огня, рёв, крики, мост вдребезги - как же, десантники пришли! А зачем кричать и палить в воздух, если мост уже сутки как наш! Словом, так: повеселились, а теперь будем учиться воевать. Воевать, а не шуметь.

Сколько жизней спасло в Афганистане назначение Сухорукова! Что привил он: перед тем как бросаться под пулемёты, надо всё же подумать, похитрить, проанализировать. Сочетание маргеловского духа и сухоруковской выучки и создало в народе впечатление того, будто в Афганистане воевали одни десантники. А ведь их там была одна дивизия!

Словом, выпало для ВДВ это счастье, солдатское везение - иметь таких командующих. Но тем не менее решение Маргелова пожертвовать южной дивизией догнало его преемника через несколько месяцев после вступления в должность.

Речь идёт о дивизии ВДВ, дислоцирующейся в Фергане.

- Ну что Дмитрий Семёнович, всё-таки будем урезать вас, решение окончательное - Огарков, вызвавший его однажды в Генштаб под конец рабочего дня, сказал об этом как о решённом вопросе, и теперь Сухоруков ждал, какую дивизию назовёт начальник Генштаба. - Давайте-ка ещё раз пройдёмся по вашим хозяйствам, - Огарков подошёл к карте. Ему, видимо, и самому доставляло мало удовольствия лишаться целой дивизии, да ещё на юге, и он, может быть, просто лишний раз хотел проверить своё решение. - Этих и этих, - маршал постучал карандашом внизу карты, - сейчас нельзя трогать, они у нас сидят из-за Ирана и Сирии. Эта, - карандаш сместился на северо-запад, - подчинена Варшавскому Договору. Эта, - обвёл центр карты, - нацелена на..., там у нас вас нет. Ну а эти, - постучал ещё по карте, - извините, но это мой личный резерв.

Карандаш упал на карту, и это означало точку в решении.

- Но сделаем так, - Огарков прошёлся по кабинету, - будем реалистами. Как говорит Ахромеев, у нас появилась головная боль в связи с Афганистаном. Какие шаги будет предпринимать в связи с ним политическое руководство - неизвестно, но нам надо быть готовыми ко всему. Поэтому дивизию расформировываем, но один из её полков, как вы и просили, оставляем. И не просто оставляем, а усиливаем. Будет выполнять задачи дивизии. Я хочу, чтобы штаб ВДВ это правильно понял и довёл нашу озабоченность до офицеров полка, которых вы оставите. Афганистан будет их, - без задней мысли, просто как стратег, определяющий зоны ответственности для своих частей и подразделений, добавил маршал.

Был бы верующим да знал бы, что говорит, может, и перекрестился бы...

НЕОБХОДИМОЕ ПОСЛЕСЛОВИЕ: Вскоре командир одного из полков подполковник Сердюков Николай Иванович, успевший отгулять всего шесть дней в отпуске, будет срочно отозван телеграммой в Москву. На совещании в штабе ВДВ встретит командира дивизии. Вместе им и объявят, с одной стороны, о расформировании дивизии, а с другой - о создании усиленного полка центрального подчинения. Командиром этого полка назначат Сердюкова.

25 июня 1979 года. Москва.

Заместителю командующего ВДВ по воздушно-десантной подготовке генерал-лейтенанту Гуськову с отпуском повезло больше: он отгулял его полностью. Правда, в последний день перед выходом на службу ему домой позвонил Сухоруков:

- Отдохнули, Николай Никитович?

- Отдохнул.

- Хорошо?

- Хорошо.

- На службу завтра?

- Завтра.

- Ждём вас. Только захватите с собой гражданский костюм. Надо будет слетать на юг.

На юг - это в ТуркВО. Но гражданский костюм?..

На следующий день в штабе ВДВ командующий ставил своему заместителю сразу три задачи:

- Первое - вы назначаетесь начальником ликвидационной комиссии по расформированию дивизии. К концу года вопрос этот должен быть решён окончательно. Второе - из состава дивизии вывести полк подполковника Сердюкова - он станет отдельной частью нашего, центрального подчинения. Офицеров, солдат, технику - всё лучшее отдать и перевести ему. И третье...

Здесь Сухоруков умолк, пристально посмотрел на заместителя. Буквально вчера Устинов отдал распоряжение подготовить парашютно-десантный батальон для отправки в Афганистан. Судя по всему, ситуация там складывалась не совсем благоприятная, особенно для нашей транспортной авиации в Баграме. Охраны для лётчиков и техники не было практически никакой, а прокатившиеся по республике мятежи с захватами вертолётов и самолётов в Джелалабаде и Асадабаде показали, что гарантии их безопасности тают уже не по дням, а по часам.

- ...И третье, Николай Никитович, выберите в дивизии лучший батальон и готовьте его в Баграм.

За что уважал своего заместителя командующий - за спокойное восприятие любого известия. Потом, конечно, появятся десятки и сотни "как", "почему", "откуда", - но это будет уже работа. А важно начало, само отношение к делу...

Конец июня 1979 года. Учебный центр ТуркВО.

Пристальное внимание к своему батальону подполковник Василий Ломакин ощутил сразу после приезда в полк генерал-лейтенанта Гуськова. Подняли их по тревоге и перебросили в учебный центр, как понял комбат, - подальше от лишних глаз и разговоров. незаметно и скромненько нагрянули представители особого отдела, пересмотрели документы каждого солдата, несколько человек порекомендовали отправить в другие части. Затем в штат батальона ввели автомобилистов, зенитчиков, а когда приписали двух хирургов и начфина, стало окончательно ясно, что лететь батальону куда-то далеко от места расположения.

- Слушай, Володя, отец там ни на что не намекает? - остановил как-то комбат замполита роты лейтенанта Алфёрова - обратился к нему потому, что отец его служил в штабе при картах, и уж он-то мог догадаться, куда их готовят: достаточно лишь проанализировать карты, которые получает для замкомандующего.

- Молчит, - пожал плечами Алфёров.

- Ладно, подождём ещё. Мы не торопимся.

Уж кто-кто, а такой зубр в тактических делах, как Ломакин - самый "старый" из комбатов и потому, считалось, самый опытный, размышления с самого начала направил в нужное русло. Шесть раз за последний год в разную степень боевой готовности приводили десантников из-за беспокойного южного соседа. Не из-за него ли, этого соседа, весь сыр-бор?..

Начало июня 1979 года. ТуркВО.

- Осаживай, осаживай смелее. Теперь сам заваливайся влево, а голову ей выворачивай поводом в другую сторону. Так, хорошо. Ногу из стемени, придавит.

Лошадь под солдатом осторожно завалилась набок, и кавалерист залёг за неё, вскинул автомат.

- Передёрни затвор. А лошадь успокаивай. Да не гладь её, она этого не понимает и не ощущает. Похлопывай по шее. И нашёптывай что-нибудь ласковое на ухо. Так, теперь внимание. Огонь!

Треск автоматной очереди над ухом - ощущение малоприятное и для человека, а для лежащей, ничего не понимающей лошади - тем более. Она рванулась, попыталась встать, но уздечка была прижата ногой всадника к склону, и попытка не удалась.

- Хорошо. Успокаивай, успокаивай её. Теперь забрасывай ногу в седло, освобождай ей голову. Держись.

Лошадь, почувствовав свободу, рванулась, копыта заскользили по каменной крошке, но солдат удержался, облегчённо улыбнулся. Стоявшие на склоне кавалеристы, как в театре, захлопали в ладоши.

- Взво-о-д! - пропел Ледогоров, привстав в стременах и оглядываясь по сторонам. У лошадей, услышавших голос командира, замерли торчком уши. - Дистанция - полголовы лошади. Поводья - по-строевому...

К лошади подходят и садятся спереди, чтобы она не только чувствовала, но и видела хозяина. Сколько таких премудростей пришлось постичь Борису за почти год службы в эскадроне. Противился вначале, ухмылялся: что за игра в "казаки-разбойники" при современной технике, но это скорее была боль от расставания с десантной службой. И когда зимой их эскадрон подняли с проверкой, и солдаты, цепляясь за хвосты впереди идущих лошадей и вытаскивая за поводья своих, поднялись на перевал, считавшийся в январе непроходимым, Борис зауважал новое место службы: нет, не даром жуют овёс их лошади, рано их списывать на постой.

- Вить "змейку", - указал Ледогоров взводу на один из самых крутых склонов.

Запетлял среди камней конный строй: вправо-вверх десять метров, влево-вверх десять метров - то ли лыжники стащили у конников этот способ подниматься в гору, то ли наоборот, но ввинтиться на гребень горы можно только так. Скорость подъёма была невелика, но Борис специально загрузил на сегодняшнюю тренировку взвод под завязку - боеприпасы, миномёты, продукты, малую вьючную кухню, даже пароконные носилки, изготовленные из берёзовых жердей и плащ-палатки, - всё тащили с собой. Пусть втягиваются, особенно молодёжь. Это им не кавалерийский "мосфильмовский" полк под Москвой. Здесь ТуркВО, боевая задача - служба, одним словом. И может быть, чёрт с ними, с ВДВ, там тоже мишуры и бестолковости хватает. А кавалерия - это, по крайней мере, интересно, это простор, это взаимная верность и преданность лошадей и их хозяев - об этом тоже думается, потому что все в конечном итоге мечтают в душе жить по истинным законам братства и товарищества. Кавалерист же начинается с того, что берёт из перемётной сумы щётку, скребницу и идёт чистить лошадь. И когда она почувствует заботу о себе - из любого ада вынесет своего седока, пройдёт под ним любое расстояние.

25 прожитых лет, как определил Борис, заставляют человека определять, где тараканьи бега за воинскими званиями, а где служба в своё удовольствие.

К этим мыслям Борис пришёл исподволь, незаметно для себя. Может быть, у вечерних костров, которые так любил их эскадрон и ради которых специально задерживался на полевых занятиях, а может, в долгих переходах, когда качаешься в седле вместе со своими думами. Но они укрепились в душе, помогли перенести разлуку с ВДВ, старыми товарищами.

Вот и сейчас, за мыслями незаметно, но вошёл со взводом на гору. Вскинул бинокль, оглядел округу. Внизу, по дороге, в их сторону ехали два "уазика", и, вглядевшись, Борис ощутил лёгкое волнение: за рулём машин сидели десантники в голубых беретах. Вот ведь как получается: только подумал о своём прошлом, вроде отодвинул его в сторону - всё, не мешайся, а поди ж ты, как заколотилось сердце. Даже Зорька под ним стала переминаться с ноги на ногу, видимо, почувствовав его волнение. Нельзя встречаться с первой любовью, умерла так умерла.

Борис перевёл бинокль на горы, но вскоре, сам не заметив, когда и как, вновь навёл его на машины. Знал, вернее, слышал, что в сотне километров от их эскадрона стоит парашютно-десантный полк, одно время порывался даже съездить туда, но удержался перед соблазном: кем приедешь? А что, если сейчас попробовать? Взять и ворваться на лошадях на плац? Или захватить машины? Может, в самом деле посмотреть, как без него в ВДВ управлялись?

Торопясь, приказал снять с лошадей груз, спустил взвод по противоположному склону в предгорье и, когда "уазики" показались из-за поворота, прокричал:

- Шашки - к бою!

Сверкнули, разрубив солнечные лучи, клинки сабель.

- За мной - марш!

Направил Зорьку на головную машину, ослабил поводья, давая возможность лошади вытянуться стрелой.

- Ура-а! - хрипел взвод.

Гудела под копытами земля. В машинах их заметили, "уазики" прибавили скорости, но куда мотору в горах против коня!

Борис первым выскочил на дорогу, осадил Зорьку прямо перед радиатором машины. Улыбнулся, заметив за стеклом испуганные и недоумённые лица водителя и офицера в куртке без погон. Поднял Зорьку свечой, погарцевал, играя шашкой. Вот так-то, десантники, кровные ребятушки. Чего растерялись-то, где ваш девиз про гвардию мужества?

Первым пришёл в себя офицер. Он пригладил волосы, открыл дверцу, спрыгнул на дорогу. Резанули красным цветом лампасы, и теперь уже настала очередь Борису приходить в себя: как это он не подумал, что и в самом деле может ехать генерал. Сейчас взгреет. А лицо знакомое, наверняка когда-нибудь приезжал к ним в дивизию. Теперь надо выкручиваться.

Спрыгнул на землю, сбросил поводья коноводу, убрал шашку.

- Извините, товарищ генерал: у нас занятие по захвату объекта, а здесь машины на дороге, - на ходу начал сочинять Борис.

- Погоди, - остановил его генерал. - Откуда вы такие взялись? Кино, что ль, снимаете?

- Никак нет, мы настоящий, действующий эскадрон. Не киношный.

Генерал оглянулся на подошедших из второй машины полковников, и те согласно закивали:

- Есть у нас в округе один эскадрон, товарищ генерал. Экспериментальный.

- Хороши эксперименты, если они как снег на голову. Вот такие орлы нам и нужны, - вновь обернулся он к попутчикам.

Ах эти встречи с первой любовью...

- А вы возьмите, товарищ генерал, - Борис, покраснев от собственного нахальства, вытянулся перед начальством. - Если нужны - возьмите.

- Да знаете, у нас как-то в ВДВ ещё не научились с лошадьми прыгать из самолётов, - пошёл на попятную генерал, а Борис, лишь услышав про прыжки, наконец-то вспомнил: этого генерала он как раз и видел на прыжках. И фамилия у него наподобие птичьей. Что-то типа Гуськова. Да, точно, это заместитель командующего генерал-лейтенант Гуськов.

- Товарищ генерал-лейтенант, я - десантник.

Гуськов опять посмотрел на сопровождающих его офицеров, те на этот раз пожали плечами: не наш, не знаем.

- А что ж это ты так... приземлился, если десантник? - кивнул генерал на лошадей.

- Взвод - спешиться. Малый привал, - вспомнив про подчинённых, отдал Борис команду кружившим вокруг машины кавалеристам. - Я - сапёр, товарищ генерал-лейтенант. Год назад у меня на раскопе подорвался мальчишка...

- Да-да-да-да, припоминаю, - оживился Гуськов. - Был приказ по войскам - откомандировать в распоряжение командующего войсками Туркестанского военного округа. Значит, это тебя и - сюда? Вот так встреча. Обязательно расскажу командующему. Значит, опять в войска хочешь?

Хотел ли Борис обратно в войска? Вчера мог сразу сесть в машину и уехать с десантниками, а сегодня... Что-то произошло сегодня. Даже не сегодня, конечно, раньше, но... седло кавалериста теперь ему не менее дорого, чем парашют и миноискатель. Воде мы не кланяемся, когда живём рядом с рекой, но в степи уже становимся на колени перед родником. Мы кланяемся и благодарим приют больше, чем родной дом...

- Что, раздумал? - уловив сомнение на лице старшего лейтенанта, спросил Гуськов. Может быть, и сам, радуясь, что так легко и просто заканчивается встреча посреди горной дороги.

- Нет, почему же, - встрепенулся Борис. И тоже, не лыком шит, уловив облегчённые нотки в голосе генерала, решил стоять до последнего уже из принципа: поглядим, что получится. Хотя какой тут принцип: кто это после приказа командующего вернёт его обратно? Это и при хороших временах карусель на месяц, а тут...

Гуськов подозвал одного из полковников:

- Нам сапёры нужны?

- Вообще-то, да.

- Запиши его данные, созвонись с Москвой и Ташкентом, и завтра к 9 утра решение по нему ко мне в кабинет.

- Есть. Фамилия, имя, отчество? - тут же подступил полковник к Борису, открывая блокнот.

- Это что, в самом деле может быть серьёзно? - Всё ещё не верил в происходящее Ледогоров. Это какую же судьбу надо благодарить? Что произошло в мире такого сверхъестественного, что его могут вот так, запросто, к девяти утра завтра?..

Но полковник, попросив разрешения, вынул у него из ножен шашку, поиграл ею, вернул Борису и, так ничего и не ответив, вновь открыл блокнот на чистой странице:

- Фамилия, имя, отчество?

НЕОБХОДИМОЕ ПОСЛЕСЛОВИЕ: Ровно через двое суток старший лейтенант Ледогоров уже представлялся по новому месту службы - подполковнику Ломакину. И первое, что потребовал от него комбат, - это снять тельняшку.

- Да я же её специально... - не понимая и не веря в серьёзность приказа, развернул было грудь Борис, но Ломакин не поддержал весёлого тона.

- Снять тельняшку и... - он посмотрел на эмблемы, - и эмблемы тоже снять. У старшины первой роты получите лычки, приготовите себе погоны младшего сержанта. Только лычки - жёлтые. С красными будут ходить настоящие сержанты.

- Товарищ подполковник, извините, но я пока ничего не понимаю, - видя, что его не разыгрывают, удивился Ледогоров.

Комбат усмехнулся то ли своим мыслям, то ли растерянному виду сапёра.

- Вам надо понять пока только одно: в эскадроне решались одни задачи, у нас десантников, немножко другие. Мне вот тоже приказали какое-то время побыть старшиной, - Ломакин и впрямь достал из тумбочки погон с широкой жёлтой лычкой. - Я не удивляюсь, вернее, удивляюсь, но молчу и жду дальнейших указаний. Вы меня поняли?

Старшинский погон немного отрезвил Ледогорова. В самом деле, он уже не в эскадроне. ВДВ, как бы там ни было, - это всё-таки войска первого броска. Но куда? Не потому ли и его так быстро, просто мгновенно перевели в батальон?

- Идите принимать взвод, - отпустил его командир. - Да, может, какие вопросы есть? Кроме, конечно, новой службы, о которой, поверьте мне, я сам пока ничего не знаю.

- Вопросов нет, - пожал плечами Борис. Вот влип так влип. Да-а, все эти мгновенные перемещения просто так не должны были делаться, в этом есть какая-то тайна. Не хватало лишь, чтобы его не отпустили хотя бы на полдня в эскадрон. Оксана приедет из отпуска только завтра. Надо отпрашиваться сейчас. - Вот только... Товарищ подполковник, мне нужно хоть на несколько минут заскочить к себе в эскадрон.

- Когда-нибудь в другой раз, - отрицательно покачал головой комбат. - Когда-нибудь, - повторил он задумчиво. - Со вчерашнего дня батальон на казарменном положении, выход за пределы лагеря и солдатам, и офицерам запрещён.

- Да я могу и ночью, не днём... - начал Борис, но смолк под насмешливым взглядом Ломакина. В самом деле, для боевой готовности времени суток не существует. Как же быстро всё это выветрилось у него из памяти. Но Оксана-то...

- Идите, - повторил комбат. - Взвод ждёт.

3 июля 1979 года. ТуркВО.

Единственным человеком, кому разрешили-таки покинуть расположение лагеря, был сам подполковник Ломакин. Третьего после обеда за ним заехали на "уазике": срочно к комдиву.

Однако в кабинете за столом командира сидел Гуськов, а комдив стоял у окна, опершись спиной о высокий подоконник.

- Как настроение, Василий Иосифович? - вместо приветствия поинтересовался замкомандующего.

"Объясните ситуацию, тогда в зависимости от неё появится и настроение", - подумал Ломакин и ответил неопределённо:

- Готовимся.

- К чему? - испытывающе посмотрел генерал-лейтенант.

- Когда-нибудь скажут, - сохранил нейтральность подполковник.

Гуськов посмотрел на комдива, встал из-за стола. Повертел в руках серенькую записную книжицу с надписью «Львов» на обложке, протянул её комбату:

- Вот, Василий Иосифович, читайте приказ и расписывайтесь. Садитесь сюда, - пригласил к столу.

Ломакин повертел книжицу - с каких это пор приказы стали писать в записных книжках? Раскрыл.

"Первому парашютно-десантному батальону десантироваться с аэродрома Фергана на аэродром..." - прочёл он и поднял взгляд на Гуськова: далее в приказе шёл прочерк. Генерал-лейтенант, следивший за каждым его движением, тут же назвал пропущенное место:

- Баграм.

- Карту можно? - попросил Ломакин.

Комдив из-за спины подал ему карту Афганистана, Гуськов безошибочно ткнул пальцем в коричнево-жёлтое, с небольшими крапинками зелёное пятно, и Ломакин прочёл, повторил для себя написанное курсивом название: "Баграм". Значит всё-таки Афганистан. Он предполагал Китай, Афганистан и Иран, все три соседа колобродили в последнее время особенно сильно, но, выходит, Афганистан...

Вернулся к тексту приказа: то, что лететь в Афганистан, - это не главное. основное - что делать там. Итак, задачи: охрана и оборона аэродрома, обеспечение безопасности полётов и, если потребуется, обеспечение высадки дополнительных сил и средств. После десантирования батальон поступает в распоряжение главного военного советника в Афганистане генерал-лейтенанта Горелова.

Коротко и ясно, всего четыре странички. В конце подпись Гуськова, дата и время - 17 часов. Ломакин посмотрел на свои часы: приказ написан всего полтора часа назад, когда его везли в дивизию. Поискал у себя в карманах авторучку, вытащил с красной пастой - и тоже расписался, поставил дату и время - 18.30.

Гуськов забрал обратно книжицу, вернулся за стол комдива.

- Первое и основное, Василий Иосифович, - охрана аэродрома. Пусть вокруг всё горит и рушится, но самолёты при этом должны и взлетать, и садиться. Обустраиваться придётся самим, все материалы - из Союза. Продукты - пока на тридцать суток, в дальнейшем станете закупать там, на базаре. Деньги будете получать афганские, они так и называются - афгани. Летите под видом технических специалистов. Погоны для офицеров приготовили?

- Так точно. Не батальон, а школа сержантов.

- Это - чтобы не раскрывать структуру батальона. Если афганцы станут интересоваться, откуда прилетели, отвечайте, что из Советского Союза. Впрочем, я лечу с вами, первым рейсом. Вам и вашим заместителям взять "гражданку".

- Когда можно поставить задачу личному составу?

- Офицеров в общих чертах можно сориентировать сейчас, солдатам и сержантам задачу поставлю я сам уже на аэродроме, непосредственно перед посадкой в самолёты.

- Я могу знать время "Ч"?

- Готовьтесь на седьмое июля, - после некоторого раздумья сообщил дату Гуськов.

7 июля 1979 года. ТуркВО.

Нет большего блаженства в жару, чем холодный душ. И Оксана, лишь войдя в квартиру, бросив у порога сумки, туфли, первым делом прошла в ванную, открыла кран. Подождала, когда сбежит застоявшаяся в трубах вода, набрала озерко в ладони, окунулась в него разгорячённым лицом. Кажется, все земные радости с мая по октябрь сужаются до этих понятий - вода и прохлада. Четвёртый год она здесь, в городке, и каждое лето даёт себе зарок: всё это - в последний раз. Что угодно и как угодно, но она готова уехать хоть к чукчам, хоть к эскимосам, если только это не одно и то же.

Озерцо вытекло, просохло под горячим лицом. Предвкушая ещё большее наслаждение, достала из шкафчика полотенце, халатик и, на ходу сбросив одежду, вновь нырнула в ванную, залезла, повизгивая от холодных струй, под воду. Привыкла к ней, забросила за голову руки, закрыла глаза и затаила дыхание: хорошо! Вот так, наверное, воскресают ангелы.

Выбравшись из ванной, вытерла полотенцем забрызганное зеркало, отошла к самой стене, приподнялась на цыпочки, стараясь увидеть себя всю. Перед отпуском Борис в столовой, не поднимая глаз от тарелки с окрошкой, вдруг ни с того ни с сего обронил: "Ловкая ты". Она, покраснев, тем не менее сразу отметила другое: он сказал это, не глядя, значит, смотрел на неё раньше...

Сбивая бусинки воды, провела ладонями по груди, животу, бёдрам, всё в меру. Есть, конечно, миниатюрные женщины, ну и пусть они нравятся тем, кто любит маленьких. А она-то помнит, как смотрел на неё Борис при первой встрече.

Она улыбнулась воспоминанию, подмигнула себе: как же лихо всё-таки заставила она его лезть через забор. Томно потянулась, выгибаясь: а какие бы глаза были у него, если бы увидет её такой?

Тут же смутилась своим мыслям и, чтобы не видеть себя покрасневшей, выключила свет, вытерлась в полумраке. А Борису она сейчас приготовит окрошку.

- Вернусь из отпуска, угощу тебя настоящей окрошкой, - ответила она тогда в столовой хоть и на скупой, но всё же комплимент Бориса. Господи, как же долго шли они к примирению. И, боясь потерять, разорвать эту тонкую ниточку, вновь связавшую их, торопливо добавила: - Седьмого июля в день возвращения из отпуска, объявляю окрошечный ужин.

- Приглашаешь? - он поднял голову, и взгляды их встретились. Она разглядела в его глазах недоверие, там же готовы были вспыхнуть и колючки, если вдруг уловит усмешку, неправду в её словах.

- Приглашаю, - тихо ответила она, теперь сама опуская голову.

Помолчали, может быть, попытавшись представить будущую встречу.

- Я не могу тебя проводить. - Борис нарушил молчание первым.

- Я знаю, у тебя выход в горы. - Она всё знала о нём.

- Тогда встречу после отпуска.

Весь отпуск Оксана мысленно спускалась с трапа самолёта и выглядывала за решётчатой оградкой аэропорта Бориса. Спускалась и шла к нему, спускалась и шла... И, наверное, сглазила, потому что, когда в реальности сошла с самолёта и шла к толпе встречавших их рейс из Ташкента, Бориса среди них не увидела. Недавних её попутчиков переобнимали, перецеловали, развезли в машинах, а она всё стояла на солнцепёке, выглядывая офицерскую фуражку...

Но не дала себе обидеться: сама служит и знает, что случиться может всякое. Не приехал - значит не смог. И до этого дня её никто никогда не встречал здесь, так что добраться до дома одной - не привыкать. Может оно и лучше, что не увидел её Борис пыльной, помятой, пусть сейчас посмотрит...

Наверное, в самом деле не говори никогда под руку: не успела об этом подумать, в дверь в тот же миг позвонили, и она, не готовая к встрече, вначале даже села на диван, затем подхватилась, бросилась к зеркалу. Что же это она, даже волосы не высушила, ведь могла бы достать фен. А халат? Переодевать или не надо? Как это будет выглядеть со стороны, что она встречает его в халате?

В дверь позвонили снова, на этот раз дольше, настойчивее, и она лишь перевязала пояс, запахнувшись в халат поглубже. Успела ещё открыть духи, смочить ими руки, провести по волосам. Подбежала к двери. И тут силы оставили её. Сердце колотилось так, что прерывало дыхание: а вот так ангелы умирают.

На площадке послышались шаги - неужели уходит? Конечно, если она так будет стоять, то дождётся? Щелкнула замком - нарочито громко, чтобы услышал, остановился...

Распахнула дверь и замерла: вместо Бориса на ступеньках лестницы стоял Крижанаускас.

- Здравствуйте, Оксана Сергеевна, - сержант поднялся обратно на площадку. - А я звоню, вроде нет вас.

- Здравствуй, Витаутас. Просто я только приехала...

- Да, мне старший лейтенант Ледогоров сказал, что вы приезжаете сегодня.

- А где он сам?

- Докладываю: старший лейтенант Ледогоров убыл к новому месту службы.

- К новому месту? Когда? Куда?

- Докладываю: в конце месяца. Перевели за один день, к десантникам. Он попросил меня сообщить вам.

- Спасибо, - прислонилась к косяку Оксана. Перевели... И не говорил, что добивается этого, смолчал...

- Извините, Оксана Сергеевна, побегу.

- Зайди, гостинцев ребятам...

- Оксана Сергеевна, я в самоволке, времени нет.

- А письмо... записку? - вдогонку спросила она, но сержант на ходу помотал головой.

Уехал... И ни строчки, ни слова, ни полслова. Крижанаускаса выбрал, зная, что тот - доложит. Доложил...

Оксана прошла в комнату, опустилась на диван. Вдруг почувствовала страшную усталость - все эти перелёты, сумки, жара своё дело, оказывается, делали. Но самая непомерная тяжесть - это от Бориса. Уехал... Неужели не мог подождать, отпроситься, в конце концов? Мир же не рушится, попросил бы хорошо - отпустили. А что, если не захотел отпрашиваться? Вдруг и тогда, в столовой, уже знал, что к концу месяца его в эскадроне уже не будет, что не встретит?.. Нет-нет, он так смотрел на неё! Почему же молчал, что собирается уходить к своим десантникам? Конечно, мужикам главное - дело, а офицерам ещё - и служба, погоны. Разве можно их променять на человека, который... который...

Оксана посмотрела на полураспакованные сумки - как только довезла? Правда, надеялась, что Борис встретит. А он...

Четвёртый год она видит и чувствует одно и то же. Надоело. Завтра же напишет рапорт на увольнение. Но прежде... прежде ещё раз повидает Бориса. Прямо сегодня. Он не смог приехать, а вот она сможет. Ничего не станет ему говорить. Просто посмотрит, развернёт своего Агрессора - и уедет. Но теперь уже навсегда.

Быстро, привычно переоделась в форму, опоясалась портупеей. Приложила ребро ладони к носу и звёздочке на берете - сидит ровно. Порывшись в сумке, достала сапоги со шпорами - выпросила у наездниц в спортсекции в Ташкенте. Вот так она и предстанет перед Борисом. В лучшем виде. Пусть знает, кем не дорожит и кого теряет.

Ходко пошёл Агрессор, застоявшийся в стойле и соскучившийся по хозяйке. Оксана несколько раз наклонялась, припадала к конской шее, выражая ему признательность и одновременно жалуясь на судьбу, невнимание к себе. Хотя, казалось, ей ли обижаться на это. Весь эскадрон глаза просматривал, когда она садилась на лошадь, - и женатые и холостые. В городе тоже узнавали - эта та самая, которая в кавалерии служит. И льстило, и надоедливо было, но чтобы самой глаза таращить... Чем же привлёк к себе Ледогоров? Или существует, как пишут в книгах, настрой на одну волну, и, когда пересекаются два человеческих импульса, уже бесполезно что-либо делать? Импульсы соединяются и зовут, тянут людей в одну точку, создавая вокруг них свой ореол, свой мир...

И хотя после первой встречи косились они друг на друга за обоюдные "любезности", пути и взгляды их пересекались всё чаще и чаще. И уже научились разговаривать выражением глаз, и руки, для всех вроде случайно, касались друг друга - зрели, зрели "антоновки" для Бориса. Но потом, к сожалению произошёл тот дурацкий разговор перед Новым годом в кабинете комэска.

- Что ж это такое получается, Оксана Сергеевна? - будто бы тревожно, но с нужной долей шутливости спросил комэск. - Три с половиной года все ждали, кому вы позволите восхищаться вами, надеялись, понимаете ли, а тут появился десантник и уводит вас из-под носа всего эскадрона, заставляет таять нашу неприступную крепость прямо на глазах.

Смутилась тогда, но, опережая подступающий к лицу жар, ответила специально грубовато, чтобы скрыть смущение:

- А вы и поверили? Да вы бы лучше спросили у него, как я одним взглядом в первый день заставила этого десантника лезть через забор. - И хотя никто не тянул за язык, ещё и добавила, глупая: - А надо будет - ещё заставим.

И случилось же такое, что именно в тот момент Борис оказался рядом с канцелярией. То ли шёл к комэску, то ли дверь была приоткрыта, и он своим сапёрным слухом выделил, распознал, уловил её голос... В обед, не дождавшись его в столовой, расспросила офицеров и нашла Бориса на конюшне. Он сидел около стойла её Агрессора, и она, ещё ничего не зная, весело спросила:

- А почему не обедаем?

Борис поднял голову, долго-долго смотрел на неё - как будто прощается, подумала она ещё тогда, - вздохнул и ничего не ответил.

- Что-то случилось? - подошла ближе. - Агрессор, милый, что тебе рассказал старший лейтенант Ледогоров?

Лошадь потянулась к ней губами, фыркнула.

- Что случилось, Боря?

- Да вот, сидел, ждал, когда вы меня опять через забор пошлёте.

Сказал, резко встал и пошёл из конюшни. Она сначала улыбнулась, ничего не поняв, потом вспомнила про разговор в канцелярии, опять улыбнулась - она же шутила, но через мгновение уже испугалась - а вдруг он поверил всерьёз? Ну да, он принял всё это за чистую монету! Но она же... она нарочно так сказала, потому что... потому что он первый, кто заставил её так волноваться, она сказала это как раз потому, что он для неё...

Побежала за ним - плац пуст, пуст манеж, пуст склад для сена, общежитие, казарма. Пусто стало и на душе - неужели поверил? А потом спросила сама себя: а ты бы не поверила? Улыбалась и плакала одновременно от такой нелепости, продежурила у офицерского общежития до самой ночи, попросила потом дежурного - если увидит Ледогорова, пусть тот придёт к ней прямо на дом, но ночь провела одна. И на следующий день, и после пыталась подойти к Борису, объясниться, но он, не слушая, тут же извинялся и отходил. Она и письмо ему написала, но после Нового года, просидев одна с двумя фужерами шампанского, тоже дала себе слово не подходить больше к нему. Гордость на гордость.

Искрили два оголённых провода...

И лишь перед самым её отпуском их места в очереди в столовой стали оказываться всё ближе и ближе друг к другу. И ради чего, собственно? Чтобы вот так расстаться?

...Из комнатки КПП у десантников к ней выскочил сразу весь наряд, уставился, как на инопланетянку. Оксана спрыгнула с лошади, размяла ноги. Увидев на её погонах лычки старшего сержанта, дежурный уже хотевший было направиться к ней, замер, скосив глаза на свои две полоски младшего сержанта.

- Скажите, к вам недавно перевели старшего лейтенанта Ледогорова, - не стала, в отличие от десантников, делиться апломбом и сравнивать звания Оксана, подошла к дежурному сама. - Не знаете, здесь он сейчас?

- Ледогорова? - переспросил младший сержант и оглянулся на помощников. Жест их был красноречивым, но десантник повторил: - Не знаем, вроде нет такого.

- А уточнить в штабе полка? - подсказала Оксана.

- Точно. Ой, извините, командир полка едет. Может, у него спросите? - быстро сказал младший сержант и, перепрыгнув через арык, замер на обочине дороги, поджидая командирский "уазик". Он остановился около него, дежурный что-то сказал открывшему дверцу подполковнику, и офицер вылез, подошёл к Оксане.

- Здравствуйте. Командир полка подполковник Сердюков.

- Здравия желаю, товарищ подполковник, - тоже по-военному ответила Оксана. - Извините, я хотела узнать: к вам в конце месяца перевели служить старшего лейтенанта Ледогорова...

- Ледогорова? Нет, вы ошиблись. Это не ко мне, это к Ломакину. Только... - комполка посмотрел на часы и задумался. "Говорить или не говорить?" - прочла его мысли Оксана.

- Только?.. - попросила она.

- Батальон Ломакина скоро улетает.

- Куда?

- Далеко.

- Надолго? - тихо спросила Оксана. Голос командира внушил ей тревогу, но лучше сразу всё узнать.

Однако Сердюков ничего не ответил, а лишь опять посмотрел на часы. "Говорить или не говорить?"

- Надолго? - вновь вымолвила Оксана.

- Они взлетают с ближнего аэродрома, - тихо, чтобы не слышали десантники, сказал подполковник и, давая понять, что сообщил и так уже слишком много, пошёл к машине. - Поспешите, может, ещё и успеете, - крикнул он уже с дороги.

НЕОБХОДИМОЕ ПОСЛЕСЛОВИЕ: Да, 7 июля 1979 года для батальона подполковника Ломакина прозвучал сигнал сбора. На аэродроме, около раскрытых рамп уже гудящих и готовых к взлёту самолётов, десантникам зачитали приказ. И сразу, не давая ни секунды на его осмысление, просто на прощание с родной землёй, - по самолётам! И пошли один за другим самолёты военно-транспортной авиации на подъём, оставляя под собой исчирканную резиной колёс взлётку, ограду вокруг аэродрома, неизвестно откуда появившегося, мчащегося вслед за "анами" и машущего рукой всадника.

Менее чем через час уже другой аэродром подставил самолётам свою спину для посадки. На самом краю рулёжки их встречал главный военный советник в Афганистане генерал-лейтенант Горелов.

Так оказался в Афганистане первый наш парашютно-десантный батальон. Афганцы только утром увидели, что вокруг аэродрома роют окопы, землянки русские солдаты в панамах и рубашках.

- Откуда?

- Из Советского Союза.

Первые дни для батальона пролетели в благоустройстве лагеря. На счастье, Ломакин оказался мужиком с хозяйской жилкой и первым научился месить глину, обжигать кирпич, из ничего придумывал всевозможные приспособления для быта. Постепенно начало спадать и напряжение у солдат: они уже не хватались за оружие при каждом выстреле, звучавшем в горах или "зелёнке", мгновенно нарекли Баграм "Малой землёй" - по аналогии с только что вышедшей книгой Брежнева, и первыми почувствовали, поняли, что быть им в Афганистане долго - все до одного постриглись наголо.

Зато наконец-то почувствовали уверенность наши лётчики, развозившие по стране грузы и каждый раз при возвращении на аэродром не ведавшие, в чьих он руках. Вздохнули облегчённо и семьи советников - есть куда и к кому бежать, если что вспыхнет наподобие Герата.

Никакой связи с прилётом этого батальона и последовавшим затем вводом ОКСВ не было, хотя потом батальон и станет определённой базой для постепенного наращивания нашего военного присутствия в стране.

Параллельно с подготовкой Ломакина, но опять же вне зависимости друг от друга, продолжал тренировки и "мусульманский" батальон Халбаева. Не имел к нему никакого отношения и штаб ВДВ, кроме как предоставил в распоряжение командующего ТуркВО несколько солдат и сержантов южных национальностей.

Оказался среди них и рядовой Юрий Грач, присланный из Белоруссии...

<< Глава 19 Назад II Далее: Глава 21 >>

Боевой путь ММГ «Кайсар» пограничных войск - реальные события афганской войны в одном из подразделений пограничных войск КГБ СССР 1981 - 1992 г.г.

© http://mmg-kaisar.ru

г. Калининград - 2012-2024, общая редакция и вёрстка: Лебедев В.Г.
Пользовательское соглашение